Как ты стал паблик-арт-художником?
Начнем с того, что стоит разграничивать понятия паблик-арт и стрит-арт. Паблик — то, что делается легально в общественном пространстве, а стрит-арт — это несогласованное искусство. Если отвечать на вопрос, что меня привело на улицу, то это напрямую связано с тем, что нужна коммуникация: хочется найти зрителя и вступить с ним в диалог. Поэтому это логично — улица открыта для всех, и у художника здесь нет границ, то есть никто ему не говорит, что он может делать и чего не может. И эта свобода дает безграничные возможности.
В 16 лет я начал работать курьером, и когда не было заказов, я рисовал. У меня классическая история для стрит-арта: все началось с граффити и культуры хип-хопа. Огромное впечатление произвел в 2007 году фестиваль Freemotion Street Fest в Москве. В то время таких больших событий было очень мало, а там на нескольких площадках читали рэп, проходили хип-хоп-батлы и fashion-показы, танцевали брейк и, конечно, рисовали граффити. Сейчас никого не удивишь арт-кластерами, возникшими на месте полузаброшенных зданий, но тогда организаторы арендовали ангар, пригнали туда машины, которые покрывались рисунками, поставили металлические баки, в которых жгли костры, параллельно ребята на стенах делали свои куски — в общем, атмосфера фестиваля произвела на меня огромное впечатление.
Я стал повторять то, что увидел: рисовать какие-то шрифты, загогулинки. И быстро понял, что граффити — это не мое. Во-первых, я не хотел становиться частью комьюнити. Казалось, что, чтобы рисовать свои теги, нужно отточить навыки, что-то уметь. Гораздо позже пришло понимание, что на самом деле тусовка граффити-художников вполне дружелюбная и туда можно зайти с нулевым скиллом. Ну а я очень долго «сидел на листочках» — то есть рисовал в блокнотах, а не на стенах. Во-вторых, выход с граффити на улицу был для меня стрессом — кому-то нравится этот адреналин, но не мне. А главное, я сам себе объяснить не мог, зачем я пишу свой ник (характерно, что так ни один ник ко мне и не прилип). Для меня важнее слова, которые имеют значение, которые может понять зритель. И еще для меня важны персонажи — живые образы, а не шрифты.
И так сформировался твой узнаваемый стиль: фотореалистичное изображение плюс текст?
Я, может быть, мог бы придумать какого-то мультяшного персонажа, который стал бы сквозным для моих работ, но не придумал и пошел другим путем. Довольно долго я занимался документальной съемкой и подумал: а как будут выглядеть фотографии в городе? Как они себя будут вести? На самом деле с точки зрения производства, создания работ почти все мои проекты отличаются друг от друга. Например, #маленькиелюди, с которыми я вышел на улицу, там в основе фотографии, распечатанные на принтере (обычном, домашнем). Потом я склеивал эти кусочки формата А4 в целое изображение и дополнял текстом. Спрашиваю ли я своих героев, можно ли их сфотографировать и использовать для стрит-арта? Почти никогда.
Как у работ появляются слова?
Формулируются в процессе внутреннего диалога. Иногда это слова, которые могли бы принадлежать тому или иному персонажу. Но бывает и так, что они действительно принадлежат герою. Например, у меня есть товарищ Палыч, и он мне говорит: «У меня есть текст, и ты должен его написать: «Жизнь 40-летнего пьющего курящего мужчины имеет значение». Это работа существует и сейчас, она родила целую серию «Цитаты рабочих».
Место, локация — принципиальный аспект для уличного искусства, верно?
Конечно. Причем у легальных и нелегальных работ свои нюансы. Если говорить о нелегальном стрит-арте, то самая частая история: придумываешь образ, а затем ищешь для него идеальную локацию. Или наоборот: идешь по городу, видишь стенку и придумываешь рисунок под нее. Но у меня это работает только в незнакомых местах. Когда я только начинал, меня привлекало множество стен в Москве, а потом замыливается взгляд и эти места не особо тебя интересуют. Так что приходится выбирать новые районы, в которые не очень-то удобно ехать.
А с легальным все по-другому — сначала идет изучение среды, которая известна заранее. В рамках «Открытых студий» на «Винзаводе» я делал проект с бочками (видимо, вспомнил бочки на том самом фесте в 2007-м): насыпал внутрь песок, поставил коктейльные зонтики, а под ними уложил фото людей, которые я делал на пляже. Естественно, довольно скоро с работой случилось то же, что нередко происходит с настоящими пляжами: зонтики и бумажных человечков сдуло ветром, а бочки с песком превратились в пепельницы.
При создании паблик-арт-объектов художнику всегда важно иметь в виду, что среда — погода и люди — вносит свои коррективы. Там же, на территории ЦСИ «Винзавод», во время пандемии был еще один мой проект: прямо над входом висел лозунг «Искусство лечит», а с другой его стороны, на выходе: «Теперь вы здоровы».
И еще работа в Архангельске — наверное, она наиболее интересна для меня. В рамках резиденции City Says туда пригласили исследователей и художников. Сначала в течение 10 дней группа исследователей изучала два района города, общалась с местными, узнавала, что там происходит, какие существуют проблемы, а потом подготовила подробную презентацию для художников. И из нее я узнал, что в районе Соломбала была реконструкция набережной, которая остановилась ровно на том моменте, когда поставили забор. Да, просто поставили забор, закрыли горожанам доступ к пляжу — и все, больше ничего не происходит уже несколько лет.
Я пришел туда, посмотрел и придумал работу «Что там?». Опишу: это круглые дверные глазки, выпиленные в заборе и расположенные так, чтобы была надпись: «Что там?». И люди могут подойти к глазку и посмотреть: что же там, за стеной? С одной стороны, этот проект резонировал с запросом общества, с другой — это попытка обратить внимание администрации на то, что происходит. Создать прецедент, чтобы о проблеме снова заговорили.
Это очень важно! Стрит-арт способен заставить заново взглянуть на проблемы, которые так давно существуют, что стали частью жизни! Это же часто бывает: кинем дома какую-нибудь бумажку или одежду, и, если сразу не уберем, в какой-то момент этот мусор становится частью привычного интерьера, исключается из зоны внимания. У меня был нелегальный проект «Продано»: я заматывал скотчем разные городские объекты, в частности, брошенную машину, которая стояла на одном месте и гнила годами. И никому это не было интересно. Но после того, как я полностью ее обклеил, оставив видимым только номер, авто заметили и убрали. Я занимаюсь изучением среды и человека, их взаимовлияния, и социальная повестка не просто важна для меня, она — основная.
У тебя есть и работы, созданные специально для галерей, а не улиц. Какие отличия у уличного искусства и галерейного искусства?
Главное отличие — сам подход. Улица задает тебе контекст: одна и та же работа, расположенная рядом с мусоркой или рядом с ухоженной клумбой, будет читаться совершенно по-разному. В галерее такого нет — это белые стены, для которых ты сам с нуля создаешь тот самый контекст. Это сложнее, но есть очевидные плюсы: можно больше времени уделить деталям, добавить больше элементов, которые в городской среде просто не сохранятся.
У меня была серия уличных работ, называлась «Двери говорят»: я писал мелом на обычных подъездных дверях всякие надписи (вроде: «Работает с 6 до 9», «Вход по QR-коду»…). И вот для последней своей персональной выставки «Текст как ландшафт», которая недавно завершилась в Pop/off/art gallery, я тоже сделал дверь — с текстом: «Кто там?». Рядом стояла приступочка, на нее нужно было встать, посмотреть в глазок и увидеть там изображение толпы людей со словами: «Это все мы!». В городской среде такая работа, скорее всего, быстро сломается, а в пространстве галереи ей уютнее.
Хотите больше узнать о художнике Иване Симонове? Смотрите видеоинтервью, которое мы с ним записали.