Даже не будучи искусствоведом, нельзя не заменить, что ваши работы напоминают иконопись…
Главная моя тема, над которой я постоянно размышляю, — это время. Мне близка мысль, что художник не создает ничего принципиально нового, он продолжает вектор, заданный предшественниками. Конкретно я обращаюсь в первую очередь к трем источникам: средневековому европейскому искусству, иконописи и русскому авангарду.
Сейчас я нахожусь в своей студии в Вязниках, это Владимирская область, мой родной город, и уже несколько месяцев работаю над картиной «Всадник, пронзающий змия». Образ, понятно, известный. Я пересмотрел тысячи произведений с этим сюжетом, и в моем случае это не история о безусловном добре, повергающем такое же безусловное зло.
У всадника черные доспехи, немного ржавые, он напоминает готического рыцаря, змий тоже черный, а вот конь — красный. Да, как у Петрова-Водкина. В моей интерпретации это образ битвы зла со злом, разные — только его источники. Это может быть природное зло — катастрофы, эпидемии — и человеческое: преступления, войны. А может быть старое — бездумное потребление, например, — и новое, то, о котором мы еще не знаем. Но когда эту работу увидит зритель, возможно, он вложит в нее другие смыслы. Искусство зачастую рассказывает людям такие истории, о которых автор и не подозревал. Это нормально.
Сейчас «Всадник» — это работа на холсте. Есть ли шанс, что она станет муралом? В каком пространстве вы хотели бы, чтобы она была?
В целом именно так я и работаю над стрит-артом. Сначала создаю эскизы на бумаге — порой сразу зная, где будет работа (например, если готовлюсь к какому-то фестивалю), порой рисунки долго ждут своего часа. Это вторая значимая для меня тема — пространство. Уличный художник работает с существующими архитектурными формами, поэтому его задача — вписать произведение в городской ландшафт, учитывая контекст. Если говорить о «Всаднике», то я бы сказал, что ему самое место в какой-то промышленной зоне, на большой стене заброшенного завода. Может быть, в каком-то разрушенном временем храме в Европе…
К вопросу о храмах. Ваши работы часто не только визуально отсылают к иконописи, но и сюжеты нередко узнаваемые — вот тот же «Всадник», например. Не боитесь ли вы быть неправильно понятым?
Я скажу так: если нет задачи оскорбить, то оскорбленных не будет или будет очень мало. Я сам не в восторге от художников, которые зарабатывают популярность провокациями, мне кажется, это убивает саму суть искусства. Мои образы — они созидательные, и это считывается людьми. Конечно, зрители стрит-арта — это все обитатели города. И среди них есть те, кто настороженно относится ко всему, кроме реалистичного искусства.
Могу вспомнить немало случаев, когда бабушки из домов, где я начинал работу, возмущались и грозились идти жаловаться в милицию. (Впрочем, в таких случаях муралы всегда согласованы.) Но знаете, когда все было готово, те же бабушки подходили и говорили: молодец, красиво!
И это очень важно — заполнять пустоту. Город без искусства не живет. Можно очень по-разному относиться к Советскому Союзу, но в том, что касается монументального искусства, этой эпохе нет равных в России. Мозаики, скульптуры, плакаты, архитектура — это окружало всех каждую минуту жизни, создавая единый мощный контекст. И с точки зрения качества это было отлично. Так что вот четвертый очень важный для меня источник вдохновения — советское монументальное искусство.
И есть еще пятый — мифология. С художницей Верой Ширдиной из Нижнего Новгорода мы недавно сделали работу «Уран и Гея» в центре Новокузнецка. Это город шахтеров и металлургов, огромных заводов. И тема созидания, человека-творца для меня сейчас очень важна. Потому что, по сути, мы сегодня живем в начале эпохи, на месте старых принципов образовалась пустота, из которой должно что-то новое выстроиться. Все-таки человек всегда тянется к свету.
