Список проектов, где вы выступали как видеохудожник, настолько объемный, что сложно выделить самые значимые. Какие из них стали знаковыми именно для вас?
Илья Старилов, медиахудожник, основатель продакшена S+AR+HIVE.
Один из самых знаковых проектов вообще в моей жизни, с которого, наверное, все и началось — «Депо гениальных заблуждений» в театре АХЕ, который мы сделали с Максимом Диденко (театральный режиссер и хореограф, номинант премии «Золотая маска». — Прим. ред.) в 2012 году. Тогда о том, что такое видеомэппинг в театре, почти никто не знал. Потом мне очень нравится сотрудничество с ивент-агентством Dazzling Studio — мы вместе готовили три шоу для показа Cartier, в том числе Mythology Show в Этнографическом музее Петербурга в 2021-м. Невероятная локация, лучшие технологии — в итоге получилось очень красиво.
Если вернуться к театральным проектам, то выбрать что-то одно почти невозможно: каждый спектакль — особый мир, творческий опыт, новый этап. Жизнь будто делится на то, что было до премьеры, и после. Любая работа с Борисом Юханановым (основатель театральной группы «Театр-Театр» и художественный руководитель «Электротеатра Станиславский». — Прим. ред.) или Максимом Диденко для меня знаковая.
А вам хочу порекомендовать спектакли, которые прямо сейчас можно увидеть в репертуаре театров: «Сверчок» в «Электротеатре», это наша совместная работа с художницей Марией Трегубовой, оперу «Норма» в Театре им. Станиславского с Хиблой Герзмава и спектакль «Левша» в Театре Наций. Очень сильные визуальные проекты.
Что это — видеомэппинг?
Вообще видеомэппинг — это видеопроекция 3D-образа на реальный объект, которая создает иллюзию изменения самого объекта. Стоит проектор, светит на здание, и оно начинает оживать. Видеопроекция повторяет архитектурные, геометрические формы и создает некую визуальную иллюзию, нарушающую физические границы. А с точки зрения сценографии видеомэппинг — средство, которое нужно очень дозированно применять. Потому что, как любое видео, это невероятно мощный инструмент воздействия. Нельзя перегнуть палку, ведь на сцене есть актеры, есть музыка. Иногда возникают случаи, когда на видеомэппинг можно сделать акцент — речь только о самых ярких моментах, когда нужен эффект «вау». Тогда мы можем визуально раскрыть сцену, увеличив ее до бесконечного пространства, или оживить статичные поверхности.
Например, для последнего проекта «Войцек» с Максимом Диденко нам с художником Машей Трегубовой нужно было создать лес. Для этого мы проецировали на вертикальные полосы стволы деревьев, и кора этих деревьев будто дышала, создавалось ощущение, что они шевелятся. Благодаря видеомэппингу двухмерный объект стал трехмерным, появилась иллюзия физического появления несуществующего объекта.
«В первую очередь моя работа — это диалог»
Где можно провести границу между видеомэппингом, видеоартом, digital-искусством и моушн-дизайном? И можно ли вообще ее провести?
Самый очевидный водораздел проходит между всем перечисленным и моушн-дизайном, потому что это более прикладная история. А по существу, все это про компьютерную графику и разные сферы ее применения, одно постоянно перетекает в другое и невозможно друг без друга. Если говорить о видеомэппинге, то для меня он ближе всего к монументальной живописи, потому что я тоже работаю с масштабными объектами и пользуюсь законами перспективы, объема, восприятия, близкими архитектуре и как раз монументальной живописи.
Насколько вы свободны как художник? Ведь вы обычно работаете в большой команде.
В первую очередь моя работа — это диалог. Даже если я создаю абсолютное арт-высказывание, это все равно диалог — мой и зрителя. Если проект командный, то, конечно, это еще и диалог с режиссером, художником-постановщиком. Если коммерческий, то, естественно, диалог непосредственно с той компанией, с тем человеком, который делает заказ. Я пытаюсь понять задачу, которую мне нужно реализовать, и подключаю все свое творчество, чтобы любой проект был максимально артовым и держал необходимую планку, был интегрирован в сегодняшний день. И, конечно, диалог с командой. Сейчас в ней около 30 человек, все — сильные творцы: художники, арт-директора, продюсеры. Мы работаем не в иерархической структуре, а в формате децентрализованного комьюнити и придумали для этого отдельный бренд — HIVE («Улей»).
«Я создаю мир иллюзий, мир сновидений»
К вопросу о диалоге со зрителем. Видеоформат облегчает этот диалог или, наоборот, делает сложнее? Кажется, многие до сих пор ассоциируют искусство с более привычными жанрами…
Абсолютно точно видеоформат облегчает контакт. Уже, наверное, сто лет как именно видео является средством самой быстрой и максимально точной передачи информации от одного человека другому. Даже сейчас мы с вами общаемся по зуму и можем видеть эмоции друг друга, которые отражаются у каждого из нас на лице. Мы ориентируемся при разговоре не только на то, что непосредственно слышим, но и добавляем к этому визуальный контент, что заметно облегчает передачу информации. Но если раньше нам для арт-высказывания нужно было собрать целую киногруппу, то сейчас все проще. Другое дело, что задача видеоарт-художника, наоборот, сама по себе становится все более сложной, потому что у зрителя появилась невероятная насмотренность, а нам хочется его удивлять. Плюс развитие технологий диктует постоянную необходимость наращивать свой потенциал, чтобы создавать контент определенного качества, который должен быть абсолютно адекватен всем трендам, как стилистическим, так и технологическим.
Мы вспомнили кино и классическую анимацию, форматы, ставшие понятными за век. Где граница между ними и видеоартом?
Сейчас по большому счету разницы нет. В видеоарте художники применяют абсолютно все визуальные средства от покадровой 2D-анимации до дорогостоящего оборудования с каким-нибудь невероятным киносветом. Разве что художник ограничен исключительно своей фантазией, идеей, которую он хочет высказать, поэтому он свободнее в том числе и в комбинации технических приемов: тут введем персонажа, тут добавим 3D, а надо, выйдем на природу, поставим камеры и будем это снимать.
Какая главная идея ваших художественных высказываний?
Я создаю мир иллюзий, мир сновидений. Где эта грань между сном и реальностью? Когда мы смотрим кино, то бодрствуем? Или погружены в иллюзию? Мое внутреннее поле экспериментов, с которым я работаю, — перенести зрителя в другую реальность, в измерение сна. И я постоянно думаю: вот люди увидели мою работу, что им приснится сегодня ночью; а через неделю? А может быть, их реальность и есть сон? При этом я же работаю над совершенно разными проектами, включая, например, детские спектакли, и не замыкаю себя в какой-то одной образной системе. Но внутреннее состояние иного измерения на грани киберпанка и туманного лимба всегда со мной.
