В основе коллекции Музея современного искусства в греческих Салониках — легендарная коллекция русского авангарда, собранная Георгием Костаки. Вернее, та ее часть, которую советское правительство разрешило ему вывезти в эмиграцию. Как на самом деле проходил раздел собрания Костаки, покинувшего СССР в 1979 году, доподлинно неизвестно. Ясно одно: чтобы не лишиться всего, он должен был передать государству в лице Третьяковской галереи большую часть своих сокровищ.
Одни вспоминают, как Костаки буквально уговаривал музейную комиссию взять те или иные работы, с жаром рассказывая об их важности в истории авангарда. Другие — как рад был собиратель тому, что Третьяковка отказалась от живописных работ Родченко с мотивировкой: «Он не художник, а фотограф!». Так или иначе, Музей современного искусства в греческих Салониках стал обладателем той части коллекции, которую Георгию Костаки позволили увезти с собой.
ELLE Decoration В названии вашего музея нет имени Георгия Костаки, но для каждого русского человека этот музей связан именно с ним и его коллекцией. У греков и европейцев такие же ассоциации? Или для них это просто музей современного искусства?
МАРИЯ ЦАНЦАНОГЛУ Конечно, Костаки — своеобразный «бренднейм» нашего музея, но здесь не только его коллекция, наша важнейшая задача — продвигать авангард, а вместе с ним и современное русское искусство. Каждый год мы параллельно организуем выставки ныне живущих российских авторов. В последнее время, например, были экспозиции Георгия Литичевского, Анатолия Журавлева, а в этом году планируем устроить выставку Ирины Вальдрон, российской художницы, живущей во Франции.
Музей был основан в 1997 году именно под коллекцию Костаки, но выставили ее только в 2002-м. С чем это связано?
В 1997-м музей был основан только на бумаге, причем учреждены были два музея современного искусства — в Салониках и в Афинах. Коллекция Костаки приехала в Салоники в 1998 году, два года длилась процедура покупки. И лишь в 2001-м были подписаны все бумаги, и собрание перешло в музей. Показывать же его начали через год, и как раз в это время я приехала работать сюда из России — около четырнадцати лет я провела в Москве…
Вы приезжали учиться в Россию?
В сентябре 1988 года я приехала в Москву работать над своей диссертацией, а потом осталась в качестве атташе по культуре в посольстве Греции, преподавала в МГУ. В 2002-м я уехала в Салоники — мне предложили пост куратора коллекции. Я здесь родилась, и мне было приятно вернуться сюда в новом качестве.
Сколько работ поступило с коллекцией Костаки?
Тысяча двести семьдесят семь — живопись, графика, коллекция фарфора, а также архив: фотографии, печатные материалы, книги, рукописи, письма, тетрадки художников. Всего около трех тысяч единиц!
«Он знал, что собирать надо все: от эскизов и зарисовок до масштабных работ».
Коллекция авангарда в музее пополняется?
Нет, пополняется только современная часть фондов музея. Сейчас очень сложно найти хорошие работы русского авангарда, и, конечно, они очень дорогие. Однако мы знаем, что наше собрание — наиболее полное и охватывает практически весь период русского авангарда. Но и в последние годы из семьи Костаки к нам поступают архивные находки.
Что дарит вам семья Костаки сейчас?
Это большой корпус рукописей, очень хорошая коллекция книг футуристов. В их числе — письма Любови Поповой мужу, переписка и подготовительные преподавательские тетради Ивана Клюна. Это и фотографии — портреты художников, снимки произведений и выставок авангардистов, по которым можно изучать их наследие: мы даже не знаем, где сейчас находятся многие работы с этих кадров.
Можно ли сравнить вашу коллекцию авангарда с другими собраниями?
Я думаю, что вполне можно сравнить по составу с собранием Третьяковской галереи: оно тоже очень полное, от раннего периода и до 1930-х годов, и есть даже редкие произведения 1940-х. У нас представлены все имена русского авангарда, поэтому, да, наша коллекция самая полная за пределами России.
Сейчас началось тщательное исследование и публикация архива и наследия другого знаменитого коллекционера — Николая Харджиева. Были ли они связаны с Костаки?
Связь, конечно, была. Четыре года назад амстердамский Stedelijk Museum даже делал совместную выставку авангарда из коллекций Костаки и Харджиева. Когда Костаки решил собирать авангард, никто ему не мог помочь практическими советами. Он сам разыскал и купил знаменитую «Зеленую полосу» Ольги Розановой, работу, с которой началось его собрание. И когда он стал углубляться в тему, проводить исследования, ему рассказали о человеке, который знает все о том периоде, — этим человеком и был Харджиев.
По воспоминаниям Костаки, Харджиев тогда был настроен очень пессимистично: он говорил, что русский авангард — феномен, который закончился, ушел в историю, что многих художников забудут. Но есть серьезные имена, на которых нужно сконцентрироваться, если хочешь делать коллекцию. И он назвал Малевича, Родченко, Ларионова, Гончарову, Розанову и других. О ком-то забыл сказать, как и о втором поколении авангарда. Потом они встречались еще несколько раз.
Но когда Костаки начал искать работы, изучать сам феномен, то понял все о «генералах» и «солдатах» авангарда, всех движениях, которые происходили внутри. И осознал, что собирать нужно все, — что он и делал. От маленьких зарисовок ВХУТЕМАСа до больших работ художников, которых Харджиев и назвал «генералами». Поэтому у него и получилась столь полная коллекция.
Как считаете, Харджиев чувствовал в Костаки конкурента?
Не думаю, все-таки Харджиев не был коллекционером в полном смысле этого слова. Он был исследователем. У Костаки не было специального образования, он окончил школу — и все. Потом работал водителем в греческом посольстве, в канадском, везде состоял в техперсонале. Но был очень увлеченным человеком, сам все досконально изучал, а потом, как известно, даже ездил и читал лекции по русскому авангарду.
Несмотря на увлеченность и всеядность, Костаки тем не менее продавал работы из коллекции. В том числе и «Зеленую полосу» Розановой. Почему?
Он действительно расстался с несколькими важными работами, но это было вызвано серьезной необходимостью. У Костаки был рак, требовалась серьезная операция, и он продал несколько произведений в Швецию. Тогда же он продал и «Пространственную конструкцию № 12» Родченко, которая сейчас находится в нью-йоркском MoMA. После этого он тоже продавал, но не так много. И очень хорошо, что мы сегодня знаем, где находятся эти работы, — они не рассеялись в неизвестных направлениях, как это бывает с частными собраниями.
Что в личности самого Костаки было для вас удивительным?
Я, к сожалению, не успела с ним познакомиться. У нас сейчас очень хорошие отношения с его дочерью Алики, которая состоит в попечительском совете нашего музея. Но по рассказам и тому, что я читала, меня поражает, насколько хороший у него был глаз и интуиция. Он понял, что значит для мира это искусство, которое он спас от забвения. Как он добывал произведения — тоже удивительно!
Например, он искал лист фанеры, которую нужно было отдать племяннику Любови Поповой взамен той, на которой художница нарисовала картину. Произведение просто закрывало разбитое стекло в окне на даче. Квартира Костаки — тоже отдельный феномен: она была практически музеем современного искусства. И это тогда, когда такое искусство нельзя было показывать! Его маленькая «трешка» на проспекте Вернадского была открыта для всех. И когда в 1970-х о его коллекции стало известно миру, иностранцы в Москве на вопрос, куда вы хотите сходить, отвечали: «В Кремль, Большой и в квартиру Костаки».
Были ли на Западе крупные коллекционеры русского авангарда, сравнимые по масштабу с Костаки?
Думаю, нет. И даже сейчас, если кто-то вам скажет, что обладает большой коллекцией, нужно с осторожностью относиться к этому факту, потому что, к сожалению, встречается очень много подделок. Начиная с 1990-х годов фальшивки стали попадать на рынок, и хорошо, что большие аукционные дома осторожно относятся к авангарду и работают с экспертами. Это было связано и с падением железного занавеса, и с популяризацией, «вторым» открытием авангарда с Европе и США.
Этим «вторым» открытием можно считать выставку коллекции Костаки в 1981-м в Музее Гуггенхайма в Нью-Йорке?
Да! Это однозначно была эпохальная выставка! Одна из кураторов рассказывала мне позже, что, когда приехали ящики с произведениями и они их вскрывали, — понимали, что-то фантастическое открытие, которое происходит в Гуггенхайме здесь и сейчас, полностью переписывает историю искусства XX века! Ведь знали тогда очень мало, только Малевича, Родченко, Шагала и еще пару имен. После Гуггенхайма коллекция начала путешествовать по всему миру — проехалась по многим штатам Америки, Канаде, а затем по странам Европы.
Кажется, каталог именно этой выставки побудил вас заняться авангардом?
Да, была такая история, когда я, будучи студенткой в Салониках, увидела в витрине книжного магазина каталог этой выставки. На обложке была работа Клюна, а когда я полистала каталог, была поражена этим искусством и решила им заниматься.
«Иностранные туристы, приезжая в Москву просили показать им Кремль, Большой театр и квартиру Костаки на проспекте Вернадского».
Оказал ли русский авангард влияние на мировое искусство?
Да, конечно. Особенно это можно сказать о раннем периоде русского авангарда, когда художники путешествовали. Например, мы знаем, что Татлин был очень важной фигурой для дадаистов. Малевич тоже был абсолютным кумиром в конце 1920-х годов, когда он выезжал в Польшу и Германию. Он, бесспорно, повлиял на «Баухаус». Но все это было тогда, когда эти художники были еще живы. А потом были следующие волны влияния, и есть масса художников, которые говорят, что были невероятно впечатлены, именно когда увидели коллекцию Костаки. И сейчас постоянно идут выставки по всему миру, которые не могут остаться незамеченными современными художниками. www.greekstatemuseum.com
