Проект «Water линия».
Первые работы паблик-арт на вашем сайте датируются 2009 годом. С тех пор они появляются регулярно. Расскажите, как вас увлек этот жанр?
Художник Марина Звягинцева.
Все началось чуть раньше, в 2007 году, и, как всякая жизнь, в роддоме. Моя знакомая, которая возглавляет люберецкий роддом, жаловалась на то, что вокруг никак не положат хороший асфальт и всех беременных трясет. Я говорю: «Единственное, что могу сделать, — выставку внутри роддома про детство, про детей, что-то связанное. Ну, если пустишь внутрь моих людей». Она говорит: «Ок, пущу!» Мы сделали выставку, и асфальт вокруг закатали — потому что на открытие приехала пресса, мэр города, гости… И я поразилась тому, что как художник могу поменять среду вокруг только с помощью искусства.
«кАРТограмма».
Эта история имела большой резонанс в СМИ, и на меня вышел один молодой чиновник из Юго-Восточного округа. Он пригласил сделать что-то в Текстильщиках, достаточно депрессивном в то время районе, который ему нужно было взбодрить. И там именно в 2009-м я сделала свой первый проект паблик-арт «Спальный район», где вдоль забора висели и стояли 70 железных кроватей, с которыми поработали 70 художников, включая меня. Эта выставка и стала поворотной точкой. Она имела бешеный успех и была, вероятно, первым большим паблик-артом.
Кровать «отДУШина», 2009.
Еще и за пределами Садового кольца…
Да, даже за пределами Третьего кольца! И абсолютно бесспорно, что это первый проект в спальном районе, которые привычно воспринимались пустыми, свободными от культуры зонами. Проект стал самым успешным в программе 2-й Московской биеннале современного искусства. Мимо нас все время люди шли в метро, а в выходные специально приезжали на машинах смотреть. Около каждой кровати фотографировались. И это, конечно, создало ощущение, что в современном искусстве еще не все сказано, драйвовость не выдохлась.
Проект «Море спального района», 2014.
После этого меня стали звать. Второй большой проект был в школе, точнее, мне предложили сделать проект в образовательном учреждении, поскольку был Год учителя. Я нашла школу в Люберецком районе, договорилась, и мы на два дня интегрировали массу работ в самые разные помещения, от входной группы до туалетов. В эту школу приехал известный педагог Евгений Ямбург и сказал: «Вот все то же самое, только у меня, на Юго-Западе». Далее по цепочке: Ямбург меня познакомил с Южным Бутово, и я, что называется, пошла по рукам.
Когда ты нарабатываешь портфолио, с каждым проектом тебе легче и легче договариваться. А потом входишь во вкус, масштаб растет, появляется ощущение, что в зале уже тесновато, хочется на улицу. Хотя там и тяжело — в городе художника никто не ждет. Потому что в городе есть коммунальные службы, которым нет до тебя дела, и они обязательно в «твоем» месте выкопают большую яму и начнут менять трубы.
Проект «Инфополе спального района», 2016.
Или поменяют асфальт…
Асфальт — это да. Кстати, бывали случаи, когда приходилось декорировать асфальт. Вот, например, в Высшей Школе Экономики асфальт никто не собирался менять, но, когда я на нем нарисовала материнскую плату, он стал совершенно другим, превратился в такую огромную картину. И после этого они поняли, что, в принципе, можно обойтись только ямочным ремонтом.
Проект «Культурный код».
Вы упомянули договоренности с городом — один из важных факторов, которые должен учитывать художник при создании произведения паблик-арт. На момент «Спального района» вы уже знали все требования к паблик-арту?
Нет! Кроме антивандальности — того, что на поверхности, — я не знала, как это все происходит. Ориентировалась, конечно, на фестиваль «Архстояние» в Никола-Ленивце, где 220 километров по бездорожью, и ты оказываешься в центре притяжения. Но о вопросах с МОЭК и префектурой тогда не задумывалась. У каждого клочка земли в городе есть несколько хозяев, и ты с ними должен договориться. И тот забор, на котором висели кровати, как оказалось, примыкает к какому-то гаражному кооперативу, и мне пришлось с этими людьми тоже договариваться. То есть я не ожидала, что город — это настолько сложная агломерация. Поэтому первое желание было — отказаться от всего. Но когда ты чувствуешь этот драйв, выходя на улицу, понимаешь, что все-таки городу это нужно, ты начинаешь в это втягиваться. А вот чисто психологически, наверное, самое трудное было решиться на проект с Морозовской больницей…
«Ячейки времени» (в рамках кураторского проекта «МедиаДвор»).
Расскажите, пожалуйста, об этом проекте.
Этот проект я начинала делать для детской больницы в Гольяново, которую ремонтировали. Пригласили меня: мол, вот ты делаешь интересные проекты в общественных пространствах, сделай в поликлинике. Помню, я тогда поначалу пришла в ужас: думала, что больные дети и современные художники — два разных полюса. Оказалось, что ничего подобного. Я когда кинула клич по коллегам-художникам, все стали живо отзываться: все мы ходили в детстве в поликлинику, все боялись уколов и испытывали страх уже на подходе к зданию. И весь проект придумали как лекарство против страха. Но когда уже собрали все эскизы, у организаторов начались трудности, все отменилось. А материал уже был собран большой, художники много интересных вещей придумали, я ходила по инстанциям, предлагала… Однажды рассказала обо всем знакомой журналистке Ирине Ясиной, она написала о проекте у себя в соцсетях, и буквально на следующий день на меня вышел попечительский совет Морозовской больницы. И пошло-поехало.
Проект «Игровые коммуникации», 2014.
«Лаборатория детства», проект «Арт-прививка».
Мы сделали проект «Арт-прививка», в котором главное — это игровой момент. То есть создали массу инсталляций и объектов, часть которых была интерактивна, давала маленьким пациентам привычные для них игровые маркеры. Например, моя работа «Игровые коммуникации» — прозрачные трубы с игрушками внутри — тянется по всем лестничным коридорам.
А Герасим Кузнецов на дверях нарисовал большую дверь для ребенка, где вместо номера висит клубничка или капустка, а для врачей — маленькую дверь с номером. Поэтому, чтобы найти, увидеть номер, надо наклониться. И дети не боятся заходить в эти двери, не боятся идти к врачу, потому что для них это некая игра.
Поначалу половина врачей была в ужасе, они говорили: «Как это: мы, врачи с большим стажем, а у нас на двери висит клубничка!» Но прошло полгода, и они поняли, что теперь дети не боятся заходить в эти двери.
Но внутренним пространством там дело не ограничилось.
Да. Через полгода пригласили делать фасад нового корпуса, отличного внутри, но обшитого серым профнастилом. Можно ли представить что-либо более устрашающее?! И я сделала «кардиограмму» по всем наружным стенам, тоже из труб с игрушками. Сама видела, как дети подходят и говорят: «Мама, смотри, вот у меня есть такая машинка». И ребенок уже про уколы забыл, а мама не так нервничает. У меня там много проектов, и они продолжают пополняться.
Но больше всего горжусь тем, что спустя пять лет после начала работы с Морозовской больницей одна знакомая заведующая поликлиникой из Подмосковья рассказала, что им пришли новые нормы декорирования помещений детских больниц. Где уже и шторы цветные, и стены разрисованные… То есть ты видишь, как все это начинает работать.
Проект «Кардиограмма», 2015.
Как вы считаете, сколько в приведенных примерах дизайна, а сколько искусства
Хороший вопрос. Скажем так: дизайн украшает, а современное искусство действует по-другому. Оно выбивает человека из привычного состояния, то есть не обязано нравиться, оно обязано переключать. Ну вот кровать стоит на улице — это когнитивный диссонанс. Почему интимный предмет вдруг стоит в общественном пространстве? Почему в трубе находятся игрушки? Вот это вызывает вопросы, и этот «ключ» все проекты имеют. Искусство должно выбивать из бытового, привычного состояния. Если оно этого не делает, тогда оно ближе к дизайну.
Проект «Притяжение».
Те реакции людей, о которых вы упоминали, — последовательные, эмоциональный отклик на уже готовое произведение. А одной из задач паблик-арта изначально было вовлечение людей в процесс создания. В этом направлении были проекты?
Да! Но это то направление, которое сейчас не сильно востребовано. Я, например, предлагала одному застройщику несколько проектов, которые включали и просто городскую современную скульптуру, объекты, и какие-то работы, вовлекающие жителей. И всем очень нравится вот это вовлечение, но не все готовы в это играть, потому что это требует усилий. Первый проект с вовлечением я делала в Высшей Школе Экономики. Там был страшный двор, и нам нужно было его апгрейдить (теперь, кстати, он называется Медиадвор). Мы долго обсуждали наши идеи, и я предложила: «У вас факультет журналистики, вы не работаете с кистью, но умеете работать со словом. Подберите какие-то выражения, связанные с медиа, и я придумаю, как их расположить». И так появилась «Лента Медиуса» (они сами придумали название), которая закрутилась по всему двору и стенам. Она включает цитаты про медиа, типа наполеоновского: «Одна газета стоит ста штыков».
Или вот была история в ЦТИ «Фабрика» у Аси Филипповой — один из моих любимых проектов, в который оказались вовлечены все, от сотрудников до жителей. Там асфальт явился как чистый лист бумаги, на котором меня попросили нарисовать навигацию для их пространства. Я предложила сделать карту памяти и попросила всех сотрудников написать ключевые слова, с которыми у них «Фабрика» ассоциируется. Там теперь люди так и говорят: «От слова „свобода“ до слова „искусство“ идешь по прямой, потом поворачиваешь налево, а около „офорта“ — вход в мою резиденцию».
Проект «Карта памяти», 2019.
Был у вас и проект «Вместе» на самоизоляции в 2020-м.
Да, там я только буквально собрала всех вместе. Мы тогда прятались от вируса в поселке Григорчиково, где есть общественный забор. И вот сидим каждый в своем доме, ничего не происходит, атмосфера нагнетается, люди издалека друг с другом здороваются и вдоль забора гуляют по одному. И чтобы отвлечься, я предложила в групповом чате поселка: «Давайте на заборе соберем искусство. Раздадим каждому пазл, все раскрасят, и будем его на заборе собирать». Пазл — это все-таки не холст, это какая-то игровая форма, и люди не стали бояться ее расписывать. Потом я нарисовала сетку на заборе в виде пазлов, туда и начали все свои кусочки раскрашенные прикреплять. Скоро получилось целое панно! Затем уже жители сами начали обращаться и предлагать другие заборы. Сейчас вот летом приезжаю туда и вижу, что кусочки прибавляются.
Марина Звягинцева. «Вместе!» — офлайн public-art проект в условиях самоизоляции.
Вы упомянули в качестве источника вдохновения «Архстояние» Николая Полисского. Какие еще проекты в этой области производили на вас впечатление?
Главный референс для всех художников паблик-арта, мне кажется, это Аниш Капур (Anish Kapoor) со своими «Облачными вратами» в Чикаго. Потому что это проект, который «держит» целый город, у которого не было своего лица — оно как раз и создано этой работой. Но я считаю, у нас тоже есть своя такая штука, которой мы можем гордиться. Это инсталляция «Счастье не за горами» Бориса Матросова в Перми. Если на фоне твоего проекта фотографируются свадьбы, значит, ты попал в точку!
Фонтан «Путь воды», 2010.