Художник Иван Горшков
Иван, почти все ваши скульптуры выполнены из сварного металла и, вероятно, выстоят при экспонировании на улице почти в любых условиях. Но все ли из них можно считать произведениями паблик-арт?
В 2015 году я впервые делал парковую выставку. И только тогда, столкнувшись с этим, глубоко осознал, что скульптура действительно должна соответствовать среде, в которую она попадает. Точнее, нужно понимать, для какой среды она делается. Галерейная скульптура, которая выставляется в белом кубе, может быть условно из мусора, и вообще все, что попадает в такое пространство, под софитами превращается в искусство. Но если все это отнести, например, в лес, то это может реально читаться как куча мусора, там совершенно все по-другому работает. Я понял и про окраску той же железной скульптуры — она должна совершенно точно отличаться от той, что делалось для галереи. Не подойдет она и для парка, а для улицы должно быть что-то вообще третье.
Что это был за проект?
Это было под Воронежем, где шла реконструкция усадьбы Веневитинова со старинным небольшим парком и маленьким прудиком. И выдалась возможность провести там выставку на лужайках, между деревьями на аллеях. Для меня это был челлендж, новая задача — чтобы не разрушить парк, чтобы это не выглядело как какая-то провокация или хулиганство. Не прямо-таки побыть архитектором, но работать мудрее, чем когда ты экспериментируешь. Я сделал небольшую серию полуабстрактной, полуфигуративной, этакой сказочной скульптуры с историей про местных дворянских детей, которые придумали страну Венерию. Собственно, это был мир переклички с детством из взрослого возраста, с какими-то далекими игрушками и выдумками. В общем, такой опыт, когда впервые я столкнулся с осознанием как раз разного подхода.
Все работы были из железа — это казалось очень практичным вариантом по тем временам. Потому что оно и очень устойчивое, и антивандальное, его практически невозможно сломать. Руками голыми уж точно, да и палками, и молотками тоже. Единственная проблема всегда с красочным слоем, ведь железо рано или поздно ржавеет, вопрос времени. А если говорить о форме, то скульптуры и были уже как бы помятые. У меня в то время была такая веселая идея — делать городскую скульптуру, которая должна была как бы впитывать вандализм, чтобы он был в нее уже запрограммирован. Чтобы ее все трогали, подпаливали зажигалкой, приклеивали жвачки, а она только лучше становилась от этого.
Кажется, максимально эту идею вы потом реализовали на выставке «Фонтан всего» в Московском музее современного искусства…
Именно в формате паблик-арта я попытался частично ее реализовать в резиденции в Выксе. Потому что, конечно, для реализации должен совпасть ряд условий. В особенности — по безопасности, чтобы если на скульптуру кто-то залезет, то потом ни она, ни этот кто-то не упал. В резиденции был дворик, публичный, но охраняемый, и там такое своеобразное безумство в разумных пределах было разрешено. И получилось, что на протяжении шести лет, с 2017 года, я там «делал» скульптуру. То есть сделал ее тогда и оставил, а затем работу можно было переворачивать, куда-то перетаскивать, в общем, делать все, что заблагорассудится зрителям. Такой каламбур: как бы монументальный жанр оказался в такой антимонументальной ситуации.
Но с железом вы начали работать еще раньше, а затем стали постепенно отходить от этого материала.
Да, я с него начинал — в 2010 году моя первая выставка в Москве была как раз из железа. И многие меня запомнили как скульптора, который все из него делает. Тогда это был этакий «ход конем», когда молодой художник с почти нулевым бюджетом может делать какие-то эффектные вещи — все-таки большая железная скульптура звучит убедительно и роскошно. Я бы даже сказал, не каждый может себе позволить (смеется).
Но просто у меня было место — дедушкин домик в деревне, где я мог буквально под кустом, имея маленький сварочный аппарат, сделать большую железную работу. В итоге это стало моим выходом на арт-сцену. Хотя с тех пор я много занимаюсь и живописью, и коллажем, и инсталляцией, и вообще много чем.
Как дальше развивался ваш опыт в области паблик-арта?
Конечно, железные скульптуры, установленные в публичном доступе на постоянной основе, не так уж часто случаются. То, что, например, было во дворике Музея Зверева или вот в том парке усадьбы Веневитинова, это временные выставки. А, наверное, первая постоянная работа была установлена во Владивостоке в Центре современного искусства «Заря», она до сих пор там находится. Это двухметровая железная скульптура на крыше.
Самым же большим опытом работы в общественных пространствах остается объект в Никола-Ленивце, созданный для фестиваля «Архстояние».
Ваша беседка?
Да. Это такая шестиметровая полускульптура, полуархитектурная форма. Очень сложная в конструктивном решении: ее нужно было каким-то образом сделать в Воронеже, а на месте, в диком лесу, собрать.
Иван Горшков. «Беседка». Объект был создан для фестиваля «Архстояние» 2020.
Но помню и другие проекты — ваши работы стояли и в московском «Зарядье», и в «Новой Голландии» в Петербурге, и в степи на биеннале в Коми…
Раз уж вы упомянули биеннале в Коми — это отдельная страница в моей биографии, потому что работа относится к надувным скульптурам.
Которая началась с вашей памятной «тучи» в Базеле?
Началась она еще в 2016-м, когда я сшил первую надувную штуку и тут же понял, что это очень удобный медиум для гастрольных историй. Это суперпортативная вещь, которая может становиться огромной, а может превращаться в спортивную сумку. И имея генератор, можно просто поехать на машине в любое место и надуть ее на любое время, сфотографировать и уехать.
Мы так делали в Казани в 2018 году и в Коми. Но в последнем месте это приобрело какое-то совсем иное звучание… Это даже сложно назвать паблик-артом — только какие-то олени, а может быть, и медведи проходили мимо (смеется). Мы это реализовывали как фотопроект с этаким каламбуром, сочетанием несочетаемого. Я специально сделал очень яркую, кислотную, пост-интернет вещь с картинками из Сети, с какими-то мнимыми мемами. Я старался, чтобы это максимально контрастировало с величием гор, водопадами, нетронутой природой заповедника.
Что касается Базеля, то это была одна из самых хайповых историй с использованием надувных вещей. И очень успешно сыграла ее портативность и публичность. Мы задали себе план: во время ярмарки Art Basel найти в городе пять точек и надувать там скульптуру, каждый день в новой локации. Мы спонтанно договаривались с какими-то знакомыми знакомых и незнакомыми вообще людьми, стучались в двери. И, кстати, опять-таки случайно нащупали прием: такие штуки очень круто работают из окон — эффектно выглядят над землей и снимают все вопросы с вандализмом, безопасностью и полицией. Мое окно, что хочу, то и делаю.
А потом этот объект надували и из окон в России…
На самом деле изначально он шился для столичного «Афимолл Сити» и висел над фонтаном в атриуме. Выглядел, правда, немного иначе. Для Базеля я его переработал, адаптировал именно для паблик-арта краской из баллончиков, какими-то наклейками, масками и прочими вещами, которые дают глубину погружения и издалека, и при взгляде в упор. А летом он был на выставке про Африку в «Манеже» в Санкт-Петербурге. И там как раз обрел еще больше масок, куски леопардовой ткани.
Как публика в разных местах реагирует на такие объекты?
Понятно, что в Базеле другой контекст, особенно во время ярмарки Art Basel — там оказывается полгорода приезжих специалистов по современному искусству. И то кто-то все-таки был недоволен. Как я упоминал, у нас там было пять мест: в доме в тихом туристическом центре, в доме у самой ярмарки, в кластере креативных индустрий, в общеобразовательной школе и в доме, где была галерея основателя Art Basel. В кластере и в школе вообще не было договоренностей предварительных, организатор просто подходил и спрашивал: «Можно у вас тут туча в окне повисит?» Для понимания: чтобы ее надуть, нужно для этого протянуть через всю комнату трос, к чему-то ее привязать, включить мощный насос на несколько часов, который будет реветь. Но все говорили: «Окей! Искусство — это классно». А недовольными были люди как раз около самой ярмарки, но это и понятно: там все в эти дни забито рекламой, перформерами, инсталляциями… Иногда и пройти сложно.
В Казани мы тоже делали надувную интервенцию по городу — на один день в трех местах: у Казанского кремля, на пешеходной улице и на набережной, где молодежь тусуется по вечерам. Нигде негативных реакций не слышал. В основном все угорали, фоткались.
Кто вообще самая благодарная публика?
Что касается современного искусства, то мне больше всего нравится приводить примеры реакций детей. Они бывают абсолютно гениальные, с очень точными оценками в интерпретации вечного спора: нужно ли разбираться в современном искусстве, чтобы его понимать и как воспринимать. Кто-то говорит, что нужно читать концепции, нужно иметь насмотренность. Но мне кажется, то, что я делаю, — это на поверхности, интуитивное. И в этом смысле у меня есть несколько ярких историй, где ребенок с первого взгляда правильно все характеризует.
В Петербурге один мальчик с мамой шел мимо моего стенда на выставке и сказал: «Слушай, мама, это круто и крипово одновременно! Как же так?» — и глаза округлил. Я думаю: «Мальчик, ты просто гений!» Действительно, все, чем я занимаюсь, это простые парадоксы жизни, какие-то двойственные характеры, амбивалентные ситуации, ну, в общем, жизненные противоречия.
И в Воронеже была история с выставкой, половина которой была на улице. Проходя мимо, я услышал, как мальчик лет десяти проводит своим родителям экскурсию, будто он куратор в музее современного искусства. Действительно рассказывал очень толково: «Посмотрите, из каких тут разных материалов все сделано. Вот тут интересно, тут немного страшновато, а тут вообще черт-те что!» Я поразился (смеется). Так что я убежден, что все может быть понятно и без специального образования.
Как вы считаете, объекты паблик-арт должны быть временными или постоянными?
Вопрос насущный. Мне кажется, что вообще в российских городах есть желание занять все свободные места какими-то памятниками, желательно бронзовыми или гранитными. И как раз есть недостаток просто в городской скульптуре, которая может быть временная. Конечно, все временное лучше постоянного (смеется). Собственно, граффити такими же временными объектами являются — со временем приходят в упадок, и на их месте должны появляться новые.
