Твоя последняя работа в области паблик-арт — «Павильон растерянности» — буквально только что появилась в забайкальской степи, в лэнд-арт-парке «Тужи». Расскажи, пожалуйста, про нее.
Да, действительно, это работа, которая была сделана специально для этого пространства, для этого парка. До фестиваля я не была в тех местах, знала их только по фотографиям. Поэтому, когда придумывала работу, заочно пыталась понять, что там происходит, что за природа вокруг. И мне было важно, что это все-таки именно парк искусств. И моя работа возникла как некий парковый павильон, но у него есть своя печальная функция в каком-то смысле, то есть он не совсем расслабляющий.
Когда я думала, что можно для этого места сделать, поняла, что хочется посвятить работу дому. В принципе так же, как и «Павильон заблуждений», который в июле строила в Никола-Ленивце для фестиваля «Архстояние» совместно с Ильей Вознесенским. Это как бы серия павильонов, которые сейчас мне в голову пришли.
В «Тужи» он посвящен подмосковной даче и этакому состоянию идеалистического уюта и грез, которые обычно посещают городских жителей, выбравшихся на природу. Но в своеобразном травматическом, нарушенном состоянии. У этого павильона есть некие узнаваемые издалека элементы, например, шторы, развевающиеся занавески или такая классическая подмосковная терраса, старинная, будто с витражами. Но все они перемешаны между собой, искажены. Из-за этого у объекта неправильная перспектива, наклонные стены, он несколько неказист, как будто функциональные части его перепутаны, поменялись местами, а что-то и вовсе съехало набекрень, но при этом он как бы идеально сделан изначально.
Для меня здесь присутствует некое повествование в самой конструкции, то есть ты сам открываешь эту систему переменившихся ценностей. И было важно понимать, что стоять он будет в степи на ветру и взаимодействовать с ним — я заранее уточняла детали у кураторов. Стены там сделаны из охотничьего камуфляжа. Мне нравится идея его использования, потому что маскировочный костюм вообще вызывает тревогу — обычно его надевают, чтобы кого-нибудь поймать, чтобы спрятаться…
Напряженность вызывает, да.
Да. В данном же случае получается, что эта ткань никак тебя не спасает, не укрывает, не прячет. И более того, эти стены «исчезают», как только появляется ветер, потому что он их уносит. К тому же с очень громким звуком. И если вы находитесь внутри — мне рассказали посетители, — то у некоторых начиналось головокружение из-за этих кривых стен под углом и хлопанья занавесей. Получается пространство, которое больше тебя никак не успокаивает и не укрывает. Внутри есть еще небольшая лесенка и стойки, то ли для напитков, то ли для любования букетами из местных трав, которые я там установила.
Знаю, что эта работа — еще и твое посвящение художнику Владимиру Яковлеву.
Когда придумывала этот объект, я довольно долго не могла осознать, в чем должно быть его завершение, все время чего-то не хватало. И вдруг меня осенило, что вот Яковлев, которого я невероятно люблю, это такая личность, что очень созвучна настоящему моменту. Это человек, вся жизнь которого была страшно драматична: большую ее часть он провел в психиатрических клиниках. Но практически все его работы знамениты и каким-то невероятным наивным флером пронизаны. Самые известные у него, безусловно, цветы. Но цветы, которые вы видите, не зная судьбы автора, можно просто наполнить у себя в голове каким-то возвышенно романтическим чувством. И мне показалось, что цветок на крыше павильона — это такой чувственно гармоничный поворот, который сохраняет в себе возможность видеть вещи, которые тебя возвышают. Что он должен быть выше всего в этой конструкции. Он пронизывает осью все строение, прорастает из земли, на него нанизано все внутри.
Ты упомянула, что у тебя рождается серия павильонов. Уже есть вероятность того, что появятся еще какие-то?
Да, у меня есть еще пара задумок, но не знаю пока, будут ли они реализованы. Меня просто очень влечет всю жизнь идея каких-то архитектурных объектов, к которым я, конечно, не могу всерьез пока подобраться, поскольку я совершенно не архитектор, у меня нет такого образования. Но мне очень нравится сама идея, что можно создать какое-то материально существующее пространство. И мне кажется, что в павильонах есть какая-то беседа с невидимым зрителем, которого я сейчас не вижу, но он, зайдя внутрь, возможно, разгадает какие-то сценарии, что-то, что мне хотелось туда заложить.
Мне кажется, что твои нынешние павильоны «растут» еще с 2010 года, когда ты делала работу для первой Уральской индустриальной биеннале…
Да, и правда. Там была работа «Синкретическая избушка». Кстати, тоже с металлическим каркасом…
Ты всегда славилась своими масштабными скульптурными инсталляциями. Как так получилось, что твои работы в области паблик-арт можно пересчитать по пальцам?
Я, конечно, совершенно не считаю себя художником паблик-арт в том смысле, что все-таки пока еще не готова на совершенно открытый разговор с обычными пешеходами, которые идут по городу. И как раз самое ценное, как мне кажется, что павильоны — это такой путь и возможность делать что-то подобное в городском пространстве. Но пока мне очень важно, что все эти работы возникают только в таком поле — заранее обозначенном как поле искусства. Что это не в реальности какая-то штука, возникшая просто на улице, например.
Откуда эта настороженность? Какие ты себе требования выдвигаешь?
Размышляя об этих потенциальных объектах, вдруг поняла какие-то вещи, важные для моего размышления, создания композиций. Я вдруг поняла и словно расшифровала свой собственный метод. Потому что мне кажется, что я некий реалист, и мне важно то, что происходит вокруг меня — там, в городе, с людьми. И все эти вещи мне хочется отметить, разобрать, указать на них. И разбирать их комфортно на какой-то закрытой специализированной профессиональной площадке. Потому что, поместив их обратно в город, мне кажется, можно нарушить гармонично текущую жизнь горожан, и работы могут быть неверно прочитаны.
То есть тебе все-таки важно, как зрители будут взаимодействовать с работой и как могут ее интерпретировать?
Да, пока мне все-таки важно. Мои работы чем-то всегда притворяются — например, элементами городского декора, но сами пока вовсе не могут претендовать на статус самого декора. Вот у меня была выставка к юбилею «Винзавода». Это были большие разнообразные объекты внутри площади. Один даже остался до сих пор, это такой козырек-каскад, который справа при входе в Центр висит над галереей Pop/off/art. Он, вероятно, мог бы быть и в обычном городском пространстве, но тут мне было важно некое взаимодействие и с самим зданием, и с козырьками Бродского, который, собственно, их сконструировал. А у меня они размножились, приобрели какие-то природные черты водопада, каскада. Там была еще надутая гигантская скала семиметровая и всякие штуки к этому пространству. И мне важно было, что это и некий диалог с местом и то, что это такие «поддельные» объекты, которые лишь притворяются настоящими и не претендуют на реальность.
Скала потом стояла во дворе Музея современного искусства на Петровке, да?
Да! И ее даже унесло ветром в соседний двор. И это любопытная ситуация, как я потом пришла к выводу: действительно можно спроектировать настоящий надувной вход в какой-то дом, который меняется каждый сезон или что-то еще. То есть много может быть каких-то идей. Но тут оказалось, что это не утилитарная вещь, а именно «скала», которая там возникает неким мистическим образом. А для города любой паблик-арт объект должен быть все-таки безопасным, это важно. Все нужно просчитывать.
Какие еще были работы в области паблик-арт?
У нас были целые серии объектов, которые мы делали в составе группы «ХУ» для Тамани и Фонда искусства «Голубицкое», проекта «Чаща» в Пирогово — все под кураторством Андрея Ерофеева. Они проходили под открытым небом, в лесах, полях и виноградниках. И тоже важной составляющей было взаимодействие с контекстом, с тем, где это происходит, с историей места.
Получается, что из всего опыта в области паблик-арт только павильон в парке «Тужи» останется надолго?
В Никола-Ленивце тоже. Более того, в следующем году павильон планируют превратить в жилой дом. Точнее, он должен «прорасти» внутри павильона, который сейчас тоже ничем не защищен. У него тоже нет стенок, а внутри него продолжается лес. Была задумка сделать павильон эфемерно опасным…
Кстати, лет пять назад ты тоже делала павильон на «Архстоянии». Он еще цел?
Точно! Он цел и доступен. Это наша работа с Ильей Вознесенским называется «Теневой павильон». Он сделан из омоновских щитов, а входная группа — из решеток. На крылечке надпись: «24 часа». Объект был связан с темой убежища, которую задало «Архстояние», и мне хотелось сделать убежище, которое одновременно с этим является и тюрьмой. То есть, спрятавшись, ты сам оказываешься в заточении. И получается, что образуется капсула безопасности, которая тебя тоже никуда не выпускает.
Если все-таки пофантазировать, каким ты видишь свой объект на улицах Москвы?
Мне пока все видится вне цивилизации — в лесах, полях и прочих таких местах. Там есть другие силы, с которыми хочется взаимодействовать. Например, ветер, вода, холод, тепло. С ними, как мне кажется, можно войти в некое соавторство. А внутрь города внедряться не хочется. Это очень переполненное информацией пространство, где много разных смыслов, контекстов, пространств, историй и так далее. И очень большая задача с ним взаимодействовать. Возможно, когда-нибудь что-нибудь сделаю, но пока не очень готова.
Кстати, все, кто побывал в парке «Тужи», отмечают какую-то скрытую магию этого места. Ты ее ощутила там?
Она проявляется, да. Главным образом во взаимодействии с местными жителями, потому что они переполнены какими-то сказочными и мистическими практиками, которыми задабривают разных духов леса, степи, тайги. Прежде чем начать что-то делать, они обязательно приносят дары, поливают землю молоком. Я там это наблюдала много раз, и они сказали, что это очень естественно для любого человека, который вынужден, как кочевники, жить с силами природы наедине в таком открытом пространстве. И ты понимаешь мощь того, что кругом, и хочешь как-то от этого себя уберечь и договориться о чем-то. Поэтому там все время ощущаешь договоренности с природой.
И мне очень любопытно, что будет дальше с моим павильоном там. Потому что, когда я уезжала, мне предложили повязать этот яковлевский цветок на крыше хадак, такой буддийский шарф. С просьбой или пожеланием его повязывают во всяких святых местах. Интересно, как будет дальше — привяжет ли кто-то туда еще хадак и обрастет ли ими павильон?..
