Интервью с кураторами музея «Гараж» и фонда V-A-C

ELLE DECORATION: У обеих ваших институций схожие миссии и программы, связанные с продвижением не только искусства, но и современной культуры в широком контексте. Есть ли все-таки различия и считаете ли вы себя в этом поле конкурентами?

ЕКАТЕРИНА ИНОЗЕМЦЕВА: Тут арифметика простая. Взять недавнее время — что тогда считалось главными центрами культуры? Лондон, Нью-Йорк и Париж. Сколько там музеев? Очень много. Основной туристический доход Лондона, например, состоит из денег от так называемого культурного туризма, когда люди ходят по музеям, театрам и другим подобным институциям. В Нью-Йорке их столько, что не хватит никакого ежедневника, чтобы составить подробное расписание.

В Москве же и сегодня хватит пальцев двух рук, чтобы пересчитать институции, которые занимаются современным искусством: «Гараж», V–A–C, Московский музей современного искусства со всеми его площадками, включая Музей Сидура, Мультимедиа Арт Музей, Третьяковская галерея, специализированная программа Пушкинского. И тут речь об острой конкуренции или болезненном соперничестве идти не может. Это та ситуация, когда есть частные институции, обладающие определенной ресурсной и идеологической свободой, которые формируют среду. И это формирование среды, в которой могут жить и развиваться художники, выставочные форматы и через которую проходят большие токи современной культуры, визуальной или не визуальной, — то, чем мы должны заниматься, о чем должны думать.

АННА ИЛЬЧЕНКО: Я, пожалуй, соглашусь с Катей. Начнем с того, что у нас не так много источников поддержки, в том числе финансовой, которую может получить начинающий или состоявшийся художник. За рубежом сложилась отлаженная система развития современного искусства, у нас, к сожалению, нет. Да, действительно, есть несколько галерей, несколько центров современного искусства, но этого недостаточно для того, чтобы оказывать действительно постоянную поддержку авторам любого профиля, формируя благоприятные условия для работы. И я надеюсь, что с учетом новых обстоятельств, в которых мы оказались, поддержка станет повсеместной — мы верим в комплементарное отношение институций. Мы все работаем на общее благо, на развитие культурной среды Москвы, поэтому странно говорить о конкуренции в условиях, когда мы можем налаживать взаимопомощь, проявлять солидарность.

Е.И. Да, мы реально работаем. И у нас в работе прямо сейчас несколько совместных проектов.

Что это за проекты?

А.И. Самый крупный, который сейчас в разработке, — «Музейная миля». В него, помимо фонда V–A–C, входят «Гараж», Пушкинский музей и Новая Третьяковка. Это как раз попытка взаимодействия, которая может дать импульс к сотрудничеству в совершенно разных проектах.

Е.И. Мы знаем примеры «музейных городков» или «музейных миль» в Европе, сделанных во благо туризма и, конечно, посетителей. Чтобы человек, передвигаясь пешком между различными музеями, мог приобрести вариативный опыт. Такая агломерация полезна и музеям — ты не стоишь поодаль, а окружен партнерами. Возникает возможность формирования других совместных и, скажем так, непривычных для музея в массовом сознании программ в самых разных областях культуры — чем, в общем-то, и «Гараж», и V–A–C увлечены в последнее время.

То есть на сегодняшний день вы занимаетесь выстраиванием среды для развития современного искусства. При этом кажется, что есть достаточно небольшой пул российских художников, активно работающих сразу с несколькими институциями вашей грядущей «Музейной мили». Нет профессиональной ревности?

Е.И. Сложно представить такую ситуацию, что мы столкнемся в кулуарах какого-то музея или в студии художника и будем выяснять, например, с Аней, кому он достанется. Это абсурдная ситуация, потому что все-таки у каждого есть собственная повестка и программа, которая принципиально работает на разные вещи. Даже несмотря на то, что вроде как бы все одно и то же.

А.И. В России сам институт современного искусства очень молод. Сколько ему? Примерно 25 лет. Это ничто по сравнению с тем, какой путь прошел тот же нью-йоркский MoMA. Задача V–A–C — развитие современной культуры во всем ее многообразии. Мы начали с того, что осуществляли преимущественно проекты с российскими художниками за рубежом. Нужно было выстраивать диалог с Западом. Теперь мы обращаемся к внутренней ситуации, усиливаем и укрепляем локальное производство современного искусства. Например, на базе ГЭС-2 у нас появятся мастерские, которые позволят художникам экспериментировать с различными техниками и материалами. Для нас важна культурная индустрия в целом — и театр, и музыка, и кино, и дизайн. Безусловно, музеи современного искусства могут многому научиться у людей творческих профессий. Именно благодаря им наше представление об окружающей действительности меняется и обогащается новыми смыслами.

Е.И. Обязанность музея современного искусства вообще — ставить в центр художника. Кроме художника, ничего, по большому счету, не важно. Что касается количества художников, то если мы говорим, что их мало или нет, то это совершенно точно — маркер нашей профессиональной лени. Это значит, что ты не обошел все углы «Винзавода», что ты не был на дне рождения у художника в секретном анархистском баре, не познакомился со всей полноценной художественной средой. Я уверяю, что молодая московская художественная среда не отличается ничем от другой в любом городе, неважно Мумбаи это или Берлин! Вопрос в этом случае в ответственности институций и кураторов, насколько они берут на себя обязательства это знать, искать, за этим следить и поддерживать. Поэтому, что касается художников среднего возраста (в эту категорию уже попадает, например, и Света Шуваева), то они одинаково успешно параллельно работают с разными институциями, вовлечены в совершенно разные проекты — выставочные, образовательные, издательские и так далее. Шуваева вот с V–A–C делает книжку, а с нами — партнерские проекты, участвует в выставках. Мы все даем художникам полную свободу и возможность попробовать себя в разных областях и форматах — совершенно в духе современной повестки. Но музей невозможен без зрителя…

А.И. Пространство ГЭС-2, безусловно, является частью городской среды. Территория и здание бывшей электростанции не были доступны широкой аудитории, а сегодня мы придаем этому месту совершенно новый смысл. Через образовательные программы, выставки, различные активности, которые будут там происходить, мы ориентированы на многосторонний диалог со зрителем. Говоря на языке современной культуры, нам важно быть полиглотами. В этом смысле ГЭС-2 — пространство, в котором каждый может найти что-то интересное для себя. И это творческое кредо всей программы и самой институции — коллективная работа со зрителем. Современное искусство не должно быть «птичьим языком», явлением отстраненным, не имеющим ничего общего с реальностью, а должно создавать условия сопричастности к общему благу. То есть ракурс смещается с художника на зрителя.

Е.И. Зритель, безусловно, важен. И это скорее внутренняя задача, связанная с обеспечением присутствия зрителя, вообще ситуацией художественного показа. В нашем случае понятно, что ни один музей не любит так зрителя, как «Гараж». Мы находимся в парке, у нас очень высокий процент посетителей первого раза — например, люди, которые забегают во время дождя. А дальше происходят удивительные вещи. Они могут зайти в кафе или погулять по нашему книжному магазину, но им в голову не придет подняться на второй этаж, где проходят выставки. Это нормально.

Или они могут год ходить в наше кафе, просто потому что любят здешнюю еду, или приезжать на концерты программы Mosaic Music. Но через два месяца, сразу, на следующий день или через год они обязательно дойдут до других этажей, где ведется вполне осмысленная работа со зрителем, у которого полное право принимать или не принимать то искусство, которое он там увидит. И то, что меня волнует, что для меня очень важно — внутренний и риторический вопрос: как изобрести тот язык, на котором можно рассказывать о современном искусстве всем, открывать его и позволить его любить?

А.И. В этом смысле для нас интересно находить разные каналы, через которые этот диалог со зрителем возможен. Мы действительно за максимальное включение зрителя в производство культуры. И одна из таких разрабатываемых нами инициатив — это «народная» галерея, в которой потенциально могут выставиться участники, не занимающиеся профессионально современным искусством. Мы вдохновляемся идеей дома культуры как общественного пространства, в основе которого лежит гибридная форма производства искусства и вдумчивое культурное потребление. Одновременно ты можешь попасть на выставку, сходить на мастер-класс, посмотреть спектакль или фильм, посидеть в библиотеке или принять участие в спонтанном действии, которое происходит в общем пространстве.

Одна из самых обсуждаемых тем в мире — музеи и пандемия, которая с большой долей вероятности будет актуальна как минимум до конца года. Как она повлияла на вас, скорректировала планы?

Е.И. Во время карантина у каждого из нас лично и в институциональном смысле были совершенно разные стадии, от неприятия до каких-то активных действий. В нынешней ситуации планы посещаемости и прочие кажутся все менее и менее реальными. Потому что некоторые выставки перенеслись, некоторые отменились, некоторые кажутся идеологически невозможными. Судьба транснациональных мероприятий, имя которым блокбастер, опять оказалась под большим вопросом. Очевидно тотальное сокращение бюджетов, в частности в связи с оттоком филантропических средств. Сам институт филантропии за это время переориентировался на что-то более насущное. Поддержка культуры в том ее виде, в котором это было до пандемии, стала невозможна.

Надо сказать, что переориентировались и сами музеи. Вы знаете, что музей «Гараж» был закрыт физически. Но помимо очевидного онлайн-присутствия, мы в какой-то момент поняли, что разговор про комьюнити и своего зрителя невозможен без реальной, физической помощи тем, кто составляет это комьюнити и буквально находится рядом. Как, например, корпуса Бакулевки, перепрофилированные под «ковидарии». Поэтому в месяцы карантина «Гараж» стал агентом насущной, непосредственной помощи: это буквально продукты, обеды и предметы первой необходимости.

Но в целом, как точно сказала обычно строгая и сдержанная старший куратор нью-йоркского MoMA Анн Темкин, все планы «пошли к черту» и «оказались в корзине». С этим столкнулся каждый музей в мире. Что-то переносится, что-то отменяется, что-то становится неактуальным, а иногда вредным. Соответственно, сейчас все программные департаменты заняты этой «занимательной комбинаторикой». Мы к февралю готовим проект по итогам open call для художников. Это совершенно гуманитарная миссия — новые работы, производство которых мы оплачиваем, выплачиваем гонорары, поддерживая местное сообщество. Весенние проекты мы, как могли, продлили, летние — перенесли, но от части выставок пришлось отказаться из-за международной логистики.

А.И. Мы действительно довольно долгое время пребывали в мире избыточности. И в этом смысле пандемия совершенно по-новому расставила акценты и позволила вычленить то, что сегодня действительно имеет важность и ценность. И, конечно же, мы полностью пересмотрели программу, которую разрабатывали в течение нескольких лет. На пресс-конференции в октябре 2019 года мы объявили, что ГЭС-2 откроется в сентябре 2020-го, но карантин внес обширные коррективы в наши планы. Мы были вынуждены перенести дату открытия, но все наши основные идеи сохранились. В частности — развитие культурного производства. Основной упор будет сделан на поддержку художников и специалистов разного профиля, но мы не хотим создавать гетто и замыкаться на локальных сообществах. После пандемии выстраивание новых международных связей необычайно важно, и перед всеми работниками культуры стоит общая задача — найти возможности для этого, несмотря на все существующие ограничения.