Со стороны кажется, что из всех художников именно скульпторы чаще всего обращаются к научным знаниям: анатомии, физике, математике, химии. Верно ли это мнение?
Евгений Тетерин, лауреат международной премии «Золотой Трезини», декан Суриковского института.
Абсолютно верно. Но нужно сразу определиться с терминологией, в первую очередь ответить на вопрос: что такое наука? Один из ответов мог бы звучать так: накопленный человечеством багаж знаний. Поэтому я бы сказал, что все изобразительное искусство в той или иной мере можно назвать наукой — не случайно у нас Академия художеств существует наравне с Академией наук. Кроме того, любое исследование — что художественное, что научное — это способ познания мира.
Если же говорить о науке в более узком смысле, мы, скульпторы, изучаем пластическую анатомию. В отличие от медиков в зоне наших интересов не все сложное устройство организма, а только верхний слой мышц, жировых тканей и кожного покрова, которые формируют эстетический вид человека. Ну и, конечно, мы изучаем механику, то, как движется скелет, который позволяет принимать позы и воспроизводить какие-то действия. Но главное наше отличие от врачей — мы не про аномалии и болезни, а, наоборот, про гармоничное здоровое тело.
По сравнению с первыми скульпторами мы знаем несравнимо больше о том, как функционирует наше тело. Повлияли ли научные открытия в биологии на вашу работу?
Я бы расставил акценты по-другому: повлияли не открытия, а прогресс в 3D-технологиях. И в первую очередь великолепные анатомические атласы, которые создаются 3D-художниками, коллекции анимированных моделей позволяют очень подробно изучить строение человеческого тела. Современные технологии изменили искусство в принципе — причем и художника, и зрителя. Сейчас в центре внимания динамичный арт: мультимедиа, видеоарт, анимация. И на скульптуру такой вектор влияет очень сильно, потому что наш архаичный, самый древний вид изобразительного искусства стал еще более сложным для восприятия.
Скульптура статичная, она не двигается, она не меняет цвет. Естественно, под влиянием диджитл-арта все больше художников уходит именно в эту сторону; но есть и плюс — скульптура стала еще более сакральной, а скульпторы — своего рода привилегированным закрытым клубом. И мы этому, конечно, рады, потому что наше поле становится более чистым, четким, и вот на этом поле уже появляется интенция к анализу и переходу в научную сферу. То есть мы уже можем говорить о каких-то знаниях, которые мы, как некий орден тамплиеров, эдакие старцы от пластического искусства, сохраняем. Звучит, может быть, высокомерно, но вот такие мы, пластики! (Смеется.)
Скульптура — довольно массивный объект сам по себе, к тому же со сложной формой. Да и стоять скульптура должна долго, при этом ни на кого не рухнув. Как вы производите расчеты?
Это история про сопромат, сопротивление материалов, и логику: когда скульптура небольшая, то я ограничиваюсь здравым смыслом, а если понимаю, что одна рука будет весить килограммов 40-50, беру арматуру потолще. А если речь идет уже о монументах, которые живут в городском пространстве, то нужно рассчитывать парусность, то есть воздействие силы ветра на высоту конструкции. И в этих случаях, конечно, необходимо производить точные и сложные расчеты, поэтому к работе подключаются специалисты — инженеры, архитекторы. В нашей среде множество анекдотов про то, как скульптор лепил какого-нибудь Ильича, сделал каркас кое-как и потом лежал целый день под кучей глины; и это еще самая позитивная история. (Смеется.) Одним словом, наш вид искусства очень любит дисциплину. Техника безопасности — главная наука!
«Современные технологии изменили искусство — причем и художника, и зрителя»
Каждый день появляются новые материалы: высокотехнологичные, органические, какие угодно. Вам, как скульптору, важен технический прогресс в этом направлении?
В том же смысле, что и развитие 3D-технологий. Появление легких и прочных композитов облегчает жизнь, но все-таки уводит от трушности. Но мне лично пластик в свое время помог, свою дипломную работу в институте я отлил из полимера, и при размере в два метра скульптура была весом всего 50 килограммов. Если бы я делал ее из своей любимой бронзы, речь бы шла о паре тонн — и представляете, какие организаторские мощности мне бы понадобились, чтобы показать свою работу в разных местах? А так я просто привязал ее к крыше легкового автомобиля, и она увидела больше стран мира, чем я до сих пор. Ее провезли, везде показали и благополучно вернули — сейчас она стоит во дворе Суриковского института и в принципе неплохо выглядит.
Но я в первую очередь работаю с мемориальной скульптурой, памятниками в привычном значении — и, когда перед тобой стоит цель сохранения памяти, что следует из самого слова, скульптура должна прожить минимум сто лет. Так что мои материалы: бронза, мрамор, в общем, все максимально традиционное, зарекомендовавшее себя веками, если не тысячелетиями.
И вот кстати о химии. Вы же видели бронзовые памятники, отмечали, что они разных цветов? Зеленые, черные, коричневые — это искусственная патина, которая образуется благодаря воздействию разными химическими составами на металл. Естественная патина появляется, когда на бронзу влияют метеоусловия, характерные для климата. Например, в средиземноморском климате бронза будет зеленеть из-за обилия соли в воздухе, а в России она чернеет, потому что соли почти нет. Так вот, патинирование — это тренд, который вошел в моду в эпоху Возрождения, когда скульпторы начали в большом количестве имитировать античные скульптуры. И до сих пор никуда этот тренд не делся, уже 500 лет мы тонируем бронзу, храним рецепты составов, традиционные приемы.
Вы вспомнили эпоху Возрождения, а это, кажется, то время, когда художник был ученым, а ученый — художником, граница очень тонкая. Достаточно вспомнить Леонардо да Винчи или Микеланджело. Можно ли их назвать предшественниками современного сайенс-арта, а их скульптуры — прото-сайенс-артом?
Человек эпохи Возрождения, абсолютно гениальный в поэзии, физике, химии и изобразительном искусстве, — источник вдохновения не только для художников сайенс-арт, конечно, а вообще для всех нас. Тогда наука и искусство были почти неразделимы. Но сегодня все открытия в той или иной мере уже сделаны, все препарировано, все отработано. Ну да, мы, например, можем патинировать бронзу не только в зеленый или темный цвет, а хоть в белый, хоть в фиолетовый — но суть от этого не изменится.
Сегодня скульптор — это некий аккумулятор знаний предыдущих мастеров. Благодаря им мы можем высказываться, познавать мир с помощью объема и передавать следующим поколениям эти скиллы. И это тоже очень важно. Я не новатор, не авангардист — а таких художников много, тот же сайенс, диджитл, у них другая цель — уйти от традиций. Ну а я горжусь тем, что делаю.
«Когда перед тобой стоит цель сохранения памяти, скульптура должна прожить минимум сто лет»
