MyDecor запускает цикл материалов о российском современном искусстве. Публикации охватят четыре его сферы: стрит- и паблик-арт, видеоарт, диджитал-арт и сайенс-арт. В фокусе нашего внимания будут как известные, так и молодые художники, работающие в этих направлениях, знаковые проекты, комьюнити и тренды. Это не только исследование современной художественной сцены, но и попытка понять, в каком направлении она развивается. Первая серия материалов посвящена стрит-арту и паблик-арту.
В 2017 году в Альметьевске началась паблик-арт-программа «Сказки о золотых яблоках». Антропологи и историки исследуют локальную культуру, а художники вместе с кураторами переводят эти исследования на язык муралов. В рамках проекта в центре города появился Индустриальный сквер, ставший тотальной инсталляцией, состоящей из объектов современного искусства, скейт-парка и ботанического сада. В этом году завершается пятый, финальный этап программы. Мы поговорили с куратором «Сказок» Полиной Еж о том, как изменился Альметьевск за время проекта, о культуре повседневности, а также о том, как муралы стали частью айдентики города.
Для проекта «Сказки о золотых яблоках» важен диалог с городом и его жителями, уличное искусство совершает в этом смысле мягкую интервенцию в татарский ландшафт. Когда я был в Альметьевске на старте этого проекта, ты рассказывала, что горожане относятся к нему с некоторой опаской. Сейчас идет заключительный этап «Сказок». Как изменилось отношение жителей к проекту? И как изменился город за это время?
Для меня стало большой неожиданностью, насколько все сильно поменялось в городе за небольшой срок. Если бы ты сейчас приехал в Альметьевск, то сильно бы удивился. Там появились кафе, рестораны, культурный центр, много симпатичных улиц. Я наблюдаю значительную динамику изменений и верю в то, что наша программа сыграла в этом большую роль, поскольку культура формирует сознание. Когда случаются стрессовые обстоятельства, когда внешне все идет не так, как хотелось бы, то культура остается стержнем, фактором, позволяющим людям справляться с ситуацией. Это касается и бытовых, и масштабных стрессов, на которые кто-то реагирует запоем, а кто-то грустью. Уровень культуры определяет уровень устойчивости человеческой психики во время сильной турбулентности. Мне кажется, «Сказки о золотых яблоках» — проект, находящийся в нескольких слоях культуры. Он помогает людям находить точку опоры. Человек ведь опирается и на свою идентичность. «Кто я» и «откуда я» позволяют ответить на вопрос «куда я иду». И именно об этом наша программа — это некое зеркало, в которое люди смотрят и определяют себя: мы из Альметьевска, из Татарстана.
Поменялось ли отношение горожан к паблик-арту?
Самая важная вещь во взаимоотношении зрителя и современного искусства — это медиация. Наш куратор экскурсионной программы Катя Удалова организовала в 2018 году open call, 10 альметьевских девушек стали локальным гидами, и с тех пор гиды каждый год проходят дополнительные курсы, которые составлены очень тонко, затрагивают весь процесс коммуникации со зрителем от психологии до истории искусства. Летом каждые выходные проходят экскурсии. И на эти экскурсии люди ходят как на эдьютеймент, это для них культурное развлечение. Горожанам это позволяет проводить время каждый раз с новым смыслом. Мне кажется, это очень важно, поскольку это то, ради чего мы работали, — мы хотели, чтобы объекты стали частью повседневности и встроились в повседневную культуру горожан.
Люди в Альметьевске хорошо знают слово «мурал», а также понимают, что это не стрит-арт или граффити. В российских реалиях важно разделять эти термины. Люди часто пишут нам с просьбой прийти в их двор и сделать там какой-нибудь объект. У нас довольно много таких заявок. И, наверное, самое важное достижение заключается в том, что вокруг проекта сложилось сообщество. Кто-то нам даже сказал, что в городе формируется новая молодая интеллигенция вокруг «Сказок».
В этом году мы запускаем арт-резиденции, в которых, конечно, примут участие горожане. И это тоже говорит о результате нашей деятельности. Ведь в конечном итоге главная идея проекта заключалась в том, чтобы горожане не уезжали из Альметьевска, а талантливые люди находили мотивацию жить в нем. И в качестве вишенки на торте — вот такое наблюдение, безумно для меня приятное: в прошлом году я пошла гулять по городу в день нефтяника и встретила молодую команду, которая делает альметьевский мерч. Это локальный бренд, который они придумали, классный веселый дизайн. И в этом мерче есть наш объект, переосмысленный через восприятие дизайнеров. То есть мурал стал частью городской айдентики. Очень здорово, что объекты у самих горожан ассоциируются с Альметьевском.
На какие стрит-арт или паблик-арт проекты вы ориентировались, когда начинали «Сказки о золотых яблоках»?
Я всегда понимала, что в России своя специфическая реальность, и предпочитала ни на что в мире особо не ориентироваться. Тем не менее, я бы хотела упомянуть норвежский фестиваль Nuart, который проходит в нефтяном городе Ставангер уже 17 лет. Изначально это была низовая инициатива, возникшая из какого-то музыкального движа, потом он стал частью культурной стратегии города, выделившего на него существенный бюджет. Этот фестиваль вообще сыграл большую роль в формировании европейского неомурализма, в нем принимал участие даже такой автор, как Blu, многие другие независимые художники.
Но нельзя напрямую сравнивать Nuart и нашу программу паблик-арт. Я отталкивалась от противного, мне было важно сделать связанную программу и отстроиться от российского фестивального движения, потому что у нас это просто не работает. В той же Норвегии фестиваль был свободным художественным действием при отсутствии заказа. В российских реалиях этого быть не может в силу той общественной структуры, в которой мы живем.
Важно, чтобы все участники нашего паблик-арт-действия хорошо понимали ответственность. Потому что всегда есть минимум три участника. Первый — это властная структура, которая является инициатором действия. Второй — команда, которая его осуществляет. И третий актор — общество, являющееся благополучателем. И в России они всегда взаимосвязаны. И хотя у нас есть низовые инициативы, по большей части это имитация. При этом есть регионы, например, Урал, где низовая инициатива ярко выражена, она существует в несколько иной форме. Но правила игры в принципе те же самые, поэтому несогласованных объектов в той свободной форме, как это принято в Европе, не существует. Поэтому всем участникам паблик-арт-программы нужно ответственно относиться к своему участию в ней. И опять же мурализм в Европе зачастую временная история, а у нас он рассчитан на продолжительное время.
Какие муралы стали знаковыми для жителей Альметьевска?
Конечно, «Гусыня», «Защитник», «Теория происхождения нефти», мурал, из которого вырос Индустриальный сквер, ставший знаковым местом для города. Еще «Азбука».
«Гусыню» же Санчез нарисовал? Как ты думаешь, почему работа уругвайского художника стала столь популярной?
«Гусыня» — очень яркая интерпретация татарского контекста, девушка одета в национальный татарский костюм. Художник добавил цвет в эту работу, хотя он обычно его не использует, поскольку имитирует гравюру. Но по просьбе жителей дома он добавил цвет в изображения цветка и солнца. И это работа очень известная, цитируемая, она многим нравится. Казанцы часто говорят, мол, почему у нас нет такого в Казани, это так красиво. К тому же «Гусыню», «Защитника» и «Теорию происхождения нефти» очень хорошо видно издалека, это серьезные маркеры на автодороге. Есть работы, находящиеся во дворах, их аудитория более камерная. Еще надо упомянуть мурал «Реконструкция неба» иранского художника Мехди, который многие считают почти архитектурным объектом, это очень деликатно вписанная в типовую советскую архитектуру работа.
Получилось ли у Альметьевска перехватить софиты внимания у Казани?
Конечно. Например, на прошлой неделе мне прислали очередную публикацию — из французского журнала Urban Arts про мурал «Защитник». На серьезном портале StreetArtNews в соцсетях идет голосование на тему того, что лучший мурал Марата Морика находится в Альметьевске. Все это сильно поднимает престиж Альметьевска, находившегося всегда в тени татарской столицы.
Давай пройдемся по твоему личному гайду по альметьевским муралам.
Я считаю работу греческого художника Fikos «Защитник» большим нашим достижением, несмотря на всю сложность ее восприятия. Чем больше проходит лет, тем больше смыслов она получает, настаивается, как вино, и буквально проросла в дом. Я очень люблю «Гусыню», это очень позитивный для меня символ татарской женщины, символ особого хозяйского отношения к дому, земле.
Очень крутая работа «Котлы булсын!», которая была сделана совместно с профессором Амстердамского университета Альфридом Бустановым. Это очень успешный опыт взаимодействия исторического знания, молодого ученого и художника. В современной альметьевской айдентике этот мурал часто фигурирует. Эта работа ведь еще и в некотором роде переосмысливает капитализм, потому что рассказывает про тот смысл денег, который вкладывали в них раньше. То есть это просто символ с благопожеланием.
Дословно с татарского название мурала переводится как «Будь счастлив!». Раньше, когда люди обменивались деньгами, они желали друг другу счастья, благополучия. Мы знаем, что деньги не всегда были символом государственности, это был условный эквивалент, который передавался при торговле. И это тоже важно, потому что поиски нового смысла денег — часть современной глобальной культурной повестки.
Важной частью проекта стал Индустриальный сквер, вместивший в себя и объекты паблик-арт, и скейт-парк, и ботанический сад. Расскажи поподробнее о том, как родилась идея сквера и как она в итоге воплотилась в тотальную инсталляцию.
Я очень довольна Индустриальным сквером, это идеальная урбанистическая история. Когда мы начинали в 2017-м, то в центре города находилась действующая котельная, огороженная забором с колючей проволокой. Все это смотрелось довольно грустно. И вот сначала появляется мурал, потом лазерная инсталляция, а затем снимают забор. Мы долго говорили, что забор с колючей проволокой в центре — это не очень хорошо. Благодаря усилиям Наиля Маганова (генеральный директор «Татнефти», идеолог и инициатор проекта. — Прим. ред.) коммуникации были перенесены на территорию завода, и высвободился кусок территории для общественного пользования. Появилось асфальтовое поле, которое в итоге стало сквером, тесно связанным с историей этого места.
Архитектор Андрей Воронов построил всю концепцию на газовых трубах, на которых можно сидеть, стоять, к ним можно припарковать велосипед, из них даже светильники сделали. И, как и трубы, из-под земли вырос скейт-парк. Когда земля разорвала асфальт, там появились дикие степные травы, характерные для этого региона; семена были собраны во время экспедиции во главе с ландшафтным инженером Игорем Сафиуллиным. В этом регионе ведь, помимо нефти, есть классные степные дикорастущие растения, которые можно эффективно использовать в озеленении городов. Они довольно неприхотливые и интересные. Фрагменты снятого асфальта, где высажены растения, являются естественными дренажными системами для всего пространства. В итоге у места без названия, смысла и функций все это появилось. Переплетение разных функций и смыслов в одной локации — то, к чему стоило бы стремиться городам.
Сквер пользуется популярностью у горожан?
Он очень популярен. К тому же там находится отлично спроектированный бетонный скейт-парк. Его застройщики — ребята-скейтеры, которые в какой-то момент стали строить скейт-парки. То есть они сами проектируют треки, на которых спортсмены оттачивают свои скилзы. Когда мы его делали, то проводили встречи с местным скейт- и BMX-сообществом, существующим в городе давно. Нам даже пришлось переделать проект, потому что у местного скейт/BMX-сообщества были свои пожелания, связанные с локальной спецификой катания. В итоге оно осталось очень довольно и активно его использует. Кроме того, туда приходят бабушки, смотрят на названия растений в саду. В сквере встречаются разные поколения горожан.
В рамках проекта проводились исследования в области татарского эпоса. Как российским и зарубежным художникам работалось с этой темой, насколько глубоко они погружались в новый для себя контекст?
Я выросла в Петербурге, многонациональном и мультикультурном городе. Когда я приехала впервые в Альметьевск, то была сильно удивлена. Я понимала, что сталкиваюсь с чем-то очень мощным, но неартикулированным, непроявленным. Татарская культура — это во многом культура намека, тонких граней. Я была сильно впечатлена трудолюбием людей, с которыми встречалась, вдумчивым отношением к своей земле. Снаружи я видела типовой советский город, не слишком отличный от других. Но люди рассказывали удивительные истории, происходившие здесь задолго до появления нефти. Еще тут находится кластер старинных деревень, не только татарских, но и чувашских.
Я поняла, что здесь нужен особый подход, и тогда мы решили плотно сотрудничать с учеными. Это является основой нашего метода. Весь наш путь сопровождали эксперты, ученые, культурологи, религиоведы, которые находятся в другой плоскости восприятия действительности. То, что они видят, по сути, остается на бумаге. А у нас все остается на стенах домов. Это как бы транскрипция их знаний, пропущенная через оптику художников. Большая лаборатория. Мы имеем дело с переводом одного языка на другой, при этом в этих языках нет общих символов. Художники, как правило, воспринимают мир через визуальные образы, а у ученых когнитивный способ восприятия мира. И соединение этих разных оптик — суть нашей работы. При этом общих рецептов совместной работы нет. Для некоторых художников огромное количество исследовательского текста не является чем-то важным, но какой-то внезапный образ, увиденный в интернете и не связанный с экспертным контекстом, вдруг им заходит.
Мне нравится в этом проекте то, что татарский эпос заговорил на современном уличном языке. Кажется, подобные проекты очень подошли бы городам в Карелии, Калмыкии, Бурятии. Как ты думаешь, способен паблик-арт «перезапускать» города и культуры в России?
Я считаю, что это возможно. Хотя все города очень разные. И я вижу масштабную задачу в том, чтобы и подходы были разные для них. В каждом городе есть своя сильная идентичность, которую можно проявить. Она не всегда связана с национальным аспектом. Важно, чтобы горожане могли смотреться в эти работы, как в зеркало, и что-то понимать про себя. Есть верхушка айсберга, видная всем, — работы, а основная его часть — экосистема, которая выстраивается вокруг работ в течение многих лет. То, что мы делаем, должно быть укоренено и стать частью идентичности города.
Идентичность — это отчасти вопрос выбора, а отчасти вопрос понимания своей природы. Есть такая замечательная книга французского философа Мишеля Серра «Договор с природой». Мы много на нее опирались, когда начали делать Индустриальный сквер. Человек не является центром, вокруг которого выстраивается природа, но природа является полноправным участником взаимодействия с человеком. И речь идет не только об окружающей природе (хотя и экоповестку, и климатические вопросы также нужно учитывать), но и о природе внутренней. Человеку важно не противопоставлять себя своей природе. Города часто построены таким образом, что они противопоставлены природе. Но я мечтаю о городах, которые будут встроены в природу, окружающую и человеческую. Именно в таких городах приятно жить.
Есть исследования по поводу wellbeing, в которых говорится, что паблик-арт является показателем качества жизни, его наличие повышает качество жизни. В Альметьевске есть татароязычный театр, который несколько раз получал «Золотую маску». Как-то раз приехала комиссия фестиваля, отбирающая спектакли. Ее участники сказали о нашем проекте очень приятную для меня вещь: в Альметьевске паблик-арт здорового человека.
Современное искусство зачастую работает с тяжелыми образами, спровоцированными болезненными переживаниями, — и это нормально, искусство не должно быть веселым и приятным. Но паблик-арт немного о другом, он контактирует со зрителем во время его повседневности, пока тот идет из школы или в магазин, это часть его действительности. Поэтому важно понимать, что ты хочешь сказать, когда встраиваешь в действительность человека свой образ.
Но все же паблик-арт может поднимать и острые темы. Например, мурал «Азбука» для меня — это еще и размышление на тему трагической истории татарского языка.
Да, может. Но я, например, против откровенно провокационных изображений, которые допустимы в условном Детройте, где люди не живут. Очень важно исходить из того, с чем человеческая психика может вступать в адекватный диалог. Художники могут хотеть нарисовать что-то, вызывающее шок или сильные негативные эмоции, но на территории паблик-арта мне это не кажется уместным.
За время проекта появился ли в городе нелегальный/несанкционированный стрит-арт?
Да, я этому страшно рада. Индустриальный сквер весь затеган (причем там еще теги типа «Любимый Альметьевск»). Когда мы начинали, то Альметьевск был городом, в котором практически не было уличного искусства. Там был один художник Bozik, довольно известный граффити-райтер. Очень важно то, что в процессе реализации «Сказок» появилось много граффити-райтеров, чье присутствие стало заметно. Помимо этого, есть уличные художники, которые оставляют высказывания на стенах. И это делает городскую среду живой и разной. Этот косвенный эффект программы вряд ли кому-то из властей можно преподнести как что-то хорошее, но я знаю, что это хорошо. Это биосреда, в которой рождаются интересные люди, которые впоследствии, возможно, будут связаны с низовыми инициативами.
Следующий год станет финальным для «Сказок». Какие у тебя ожидания от паблик-арта и уличной культуры в Альметьевске в будущем — консервация или развитие?
Это наша финальная цель — чтобы все, что мы сделали, укоренилось и развивалось само по себе. В этом году в наших открытых мастерских горожане смогут делать художественные и ремесленные работы: скульптуру, гончарное искусство, керамику. Я надеюсь, что местные жители продолжат заниматься художественными практиками в свободном режиме.
Твоя команда работает в Институте исследования стрит-арта в Петербурге. При этом вы открываете бюро «Новь». Чем оно будет заниматься?
Институт будет заниматься научной деятельностью в области легальных и нелегальных стрит-арт-практик, а проектной деятельностью в области паблик-арта занимается бюро «Новь». Мы уже отточили наш метод в рамках проекта «Сказки о золотых яблоках» и собираемся его развивать. У нас открывается международное направление, наши партнеры открыли в Дубае галерею, и мы международным составом сделали художественную интервенцию в деревню в археологическом заповеднике Млейха. Сняли об этом кино, в конце январе будет премьерный показ в Дубае. При этом я бы хотела, чтобы в России было как можно больше городов со своей паблик-арт-программой, над которой бы работали художники, архитекторы, ученые. Хотелось бы, чтобы города становились более развернутыми к природе человека. Города, в которых приятно жить и где существуют разные смыслы. Хочется, чтобы у людей появлялась мотивация жить в маленьких городах, которые бы разговаривали с жителями на современном языке.
Альметьевская художница Дина Нургалиева о проекте:
«До проекта стены домов не рассказывали сказки и местные легенды. Многие, в том числе и гиды по сказкам, узнали о том, какие истории есть в Альметьевске, благодаря программе. Это меняет отношение к месту, в котором живешь. Я не раз слышала, как после экскурсии участники говорят: о, я и не знал/а, что у нас такой интересный город! Они приходят на экскурсию с одним представлением об окружающем мире, а уходят с другим. Они меняются в процессе. Это удивительный опыт: увидеть, как за час в человеке что-то изменилось, и ты на это повлияла. Одно то, что эти работы появились (даже без контекста, который они несут), уже меняет пространство. Муралы побуждают обратить на себя внимание, остановиться, задуматься, удивиться. Я осознала это не сразу. Однажды через пару лет после начала проекта я проезжала на автобусе мимо диптиха Бозика, и меня словно осветили его яркие работы, они ворвались в обзор, даже специально смотреть не нужно, они сами себя показывают. Я поняла, что раньше, когда бывала в этом месте, не видела эти стены. Девятиэтажная серая масса была слепым пятном! Сейчас стены города что-то рассказывают, вступают с прохожим в диалог. Город заговорил.
Мне нравится, что проект провоцирует альметьевцев посмотреть на малую родину, а затем и на себя. Кто мы? Откуда? Где живем? Чем особенны и интересны? Жизнь не где-то там и не когда-то, она здесь и сейчас. Кто-то еще так думает? Не знаю. Но как минимум у меня в связи с проектом в Альметьевске такие выводы, такие перемены. Мне кажется, в конце этих слов было бы логичным прийти к котельной Альметьевска, где установлена лазерная инсталляция «Нокта/Точка». Она, как ничто другое, передает этот посыл. «Сказки о золотых яблоках» подсветили точку на карте с названием «Альметьевск» не только для остальных точек страны, но и для альметьевцев. Это важно».
Проект «Сказки о золотых яблоках» реализован по инициативе Татнефти.
