Впервые в Дессау я попал два года назад, еще до реконструкции. Эта поездка была спонтанной, мы просто сели на электричку Берлин — Дессау — почему нет? — и уже через полтора часа были на месте. Остаток дня пролетел, как одна секунда, оставив за собой переполненную память фотографий на телефоне, каждая из которых давала точный ответ на вопросы, которые я в то время ставил перед собой.
Надо сказать, что мое отношение к Баухаусу не было любовью с первого взгляда и уж точно не было первой любовью. До этого я увлеченно изучал русские усадьбы, сталинский ампир и швейцарский минимализм и был равнодушен к конструктивизму. Но сегодня для меня нет более четкого понимания архитектуры, чем через призму провозглашенного Баухаусом единства технологии, искусства и экономики. Только вместе они могут создавать новые сценарии жизни, а именно этим, на мой взгляд, занимался первый директор Баухауса Вальтер Гропиус (Walter Gropius).
Как только выходишь из электрички, сразу понятно: ты на месте. К комплексу зданий школы Баухаус тянется «народная тропа» модных людей в черном — архитекторов всех возрастов. Основное здание, построенное Вальтером Гропиусом, я увидел как идеальный рабочий станок для выполнения поставленной им задачи. Все четко: здесь работают, здесь учатся, здесь едят. Все сделано строго функционально и при этом красиво.
Гропиус создал идеальную творческую обстановку — высокотехнологичную фабрику по производству новых форм мебели, тканей, светильников, зданий. Атмосфера царила невероятная. Говорят, местные жители жаловались на шум и вызывающий вид студентов, а матери одергивали своих детей, когда те проходили мимо: «Не смотри, они из Баухауса!» Сегодня школам удается создать креативную среду в отдельно взятом городском здании или квартале. Для этого уже не обязательно уезжать в чистое поле, взять хотя бы тот же Аrtplay. Но Гропиусу требовалась особая среда, своего рода город в городе. Он создавал манифест новой жизни, а это лучше делать в изоляции, где на тебя не влияет все то, что было построено раньше.
Сначала студентам давали базовые знания о пропорциях, цвете, форме и материалах. Затем шла работа в промышленных мастерских и на стройплощадке. И лишь в самом конце — история искусства и архитектуры, дабы предотвратить стилистические копирования. К слову, в МАрхИ ровно наоборот. Первым делом — академический рисунок и античность. Помню, как на втором курсе мне поставили единственную в жизни двойку за проект «коттеджа» — стабильного в основании и разлетающегося в стороны в области крыши — со словами: «Были бы вы Эль Лисицкий, было бы десять, а так — два».
Попытка найти новую форму загородного особняка была пресечена на корню. Затем я попал к Александру Павловичу Ермолаеву, и это был мой Баухаус. Мы занимались поиском формы через материалы, эксперимент, танец. Не случайно его мастерская называлась ТАФ («Театр архитектурной формы»). На следующих курсах в группе Евгения Викторовича Асса произошло знакомство с минимализмом. Но только в Дессау я осознал, что объекты тех же Diener & Diener — прямое наследие Баухауса. Та же сетка фасадов, большие окна внизу, уменьшающиеся кверху, постановка зданий в пространстве — все это швейцарские архитекторы вынесли из 1920-х годов.
При этом создатели Баухауса — люди, получившие академическое образование. Они прекрасно понимали, что такое комфортный европейский город, парадная гостиная, анфилада. И если люди, выросшие в панельных советских домах, тянутся к классике, то человек, родившийся в особняке с курдонером, стремится к простоте. Однако Вальтер Гропиус действовал не из чувства протеста. Он убирал декор не потому, что устал от лепнины, а думая об удешевлении строительства в ответ на социально-экономические запросы времени. А они были таковы, что архитектура обязана была перейти из категории роскоши в товар массового потребления. То самое ненавистное всем типовое строительство, но сделанное с тонким вкусом. И это самый важный момент, без которого не состоялся бы феномен Баухауса. Все это было красиво! Они отказались от роскоши, но сделали это столь же изящно, как древнегреческие строители деревянных храмов, чьи яркие карнизы и балки были частью конструкции. Декора практически не было, только покраска. И Баухаус работал именно так.
Интерьеры Дессау очень просты: дешевые материалы, свет, цвет. Но важны детали: как «утоплен» этаж, как в него попадает свет, как открываются окна. Понимание того, что крашеные синие перила создают столь же мощный акцент, как отделка из дорогого дерева. А грамотно обыгранный вид из окна делает крохотную комнату бесконечной — идеальная атмосфера для творческого человека. Ведь настоящий художник не нуждается в лишнем декоре, он заполняет собой все пространство и умеет создать арт-объект буквально из ничего.
И под финал — страшная комната — мемориальный зал Баухаус с рассказом о том, как всех этих ярких людей признали дегенератами, кого-то отправили в лагерь, кого-то убили, кто-то успел убежать в Америку. Ощущение, будто в разгар праздника тебе на голову упал потолок.
Оправиться от шока помогает только осознание того, что Баухаус не исчез бесследно. Движение было остановлено, но возродилось и стало в миллион раз сильнее. Как Мессия, которого распял народ, чтобы затем воскресить и превратить в религию. Именно это и произошло. Дессау стал Меккой для архитекторов всего мира.
