История этой пары — одна из московских легенд. Они познакомились во время войны, поначалу только здоровались при встрече, потом знакомство стало ближе. Однажды Рихтер попросил у Нины Дорлиак разрешения ее проводить и во время этой прогулки заговорил о совместном концерте. Он был уже очень знаменит, и Нина Львовна подумала, что это будет концерт из двух отделений, в первом выступит она сама, а во втором будет играть Рихтер. «Нет, — сказал Святослав Теофилович, — я хочу вам аккомпанировать». Так сложился их творческий тандем, который со временем перерос в жизненный.
Они прожили вместе пятьдесят лет, но не были официально женаты — поэтому в доме на Большой Бронной им достались две квартиры. Рихтер выбрал их еще на стадии строительства. Ему нужна была большая гостиная для репетиций и концертов, она же выставочный зал, поэтому он обратил внимание на последний, шестнадцатый этаж. За счет чердака можно было поднять потолки — в квартирах советского времени они были небольшие. Да и вся квартира, образовавшаяся из двух, по современным меркам выглядит скромной. Роскошным можно назвать только вид на центр Москвы — квартира угловая, поэтому окна в ней на три стороны.
Святослав Теофилович и Нина Львовна переехали сюда только в 1971 году после капитальной перепланировки, объединившей две квартиры.
Карандашный портрет Рихтера Роберт Фальк сделал в 1945 году, когда Святослав (друзья называли его Свет) выиграл Всесоюзный конкурс музыкантов-исполнителей. Это эскиз к живописной работе, так и оставшейся незавершенной. Вот как вспоминал о нем сам музыкант:
«К сожалению, был только один сеанс: первый эскиз к портрету. Это было время, когда Фальк имел доброту направлять меня в моем желании рисовать. От замысла написать мой портрет остался только этот набросок. Вспоминается прохладное ателье — мансарда Роберта Рафаиловича в доме с „павлинами“ на набережной с видом на Кремль и Москву-реку»…
«Дом с павлинами» — это знаменитый Дом Перцова на Пречистенской набережной, в котором Роберт Фальк, в 1938 году вернувшийся в Советский Союз из Парижа, благодаря ходатайству друзей получил мастерскую. По воспоминаниям жены художника, вид на Кремль его особенно радовал — этот вид был описан Буниным в рассказе «Чистый понедельник, героиня которого жила в Доме Перцова.
Дружбой с Фальком Рихтер очень дорожил. «Я сохранил к нему глубокую дружбу, преданность к художнику, который остался верен себе, был всецело в искусстве и победил время, пространство. Поэтому его живопись всегда живая, всегда в движении. Чем больше вы смотрите на его вещи, тем больше находите в них богатства».
Рихтер не был коллекционером, все произведения искусства, которые собраны в этой квартире, — это работы его друзей. Одним из друзей был и Дмитрий Краснопевцев, автор метафизических натюрмортов. В советское время Краснопевцева не выставляли — он считался формалистом — и одна из первых его выставок была в этой квартире в начале 1970-х. В книге Инги Каретниковой «Портреты разного размера» есть воспоминание об этой выставке. Автора книги в квартиру Рихтера привела Ирина Антонова, директор Пушкинского музея.
«Он переходил от одной картине к другой — высокий, подвижный, с редкими рыжеватыми волосами. Когда говорил, приветливо раскидывал руки. Меня поразил размах этих движений — столько энергии, свободы, неожиданных поворотов и вдруг остановок-пауз, как в его фортепьянной игре. Он владел пространством. «Посмотрите, он властный и одновременно доброжелательный, — шепнула мне Ирина. — В нем нет ни зависти, ни злости. совершенно солнечная душа. Недаром друзья называют его Свет».
Он показал свою небольшую коллекцию картин: Фальк, Кокошка, Бакст. Два рояля и картины давали характер большому пространству квартиры. Ни персидских ковров, ни зеркального паркета, ни особых штор, ни красивого стекла. Только где-то вдруг изящный столик рококо, как будто случайно забрел от певицы Нины Дорлиак из квартиры рядом».
В холле висит портрет молодого Рихтера, написанный Анной Трояновской, о которой Рихтер пишет в своих воспоминаниях как о человеке, с которым он провел много часов своей жизни: «Анна Ивановна Трояновская — моя большая приятельница, я у нее занимался, я у нее пробовал писать пастелью. Одаренная натура, художница — ученица Серова, Пастернака, Матисса, страстная поклонница Эль Греко, певица-любительница (в домашних концертах ей аккомпанировал Метнер и оставил ей рояль, на котором я и занимался). Истинная москвичка, приятельница дома Шаляпиных, Станиславских. Летала с Юмашевым на фронт, была дружна с Натальей Николаевной Волоховой, у которой я с ней и познакомился».
В большом зале проходили репетиции и музыкальные вечера, Рихтер устраивал здесь елки, для которых сам делал игрушки, карнавалы и костюмированные балы, на которые в 1980-х съезжалась «вся Москва» — квартиру пианиста называли «самой высокой культурной точкой» столицы.
Портрет пианистов Веригиных, который висит в зале, — тоже подарок. Вот как сам Рихтер рассказывал историю этой картины.
«В Париже на одном из моих концертов я получил ветви белой сирени, на другом — опять белую сирень с письмом, в котором было написано, что эти цветы от одной пианистки в память ее матери, посылавшей всегда белую сирень на концерты С. В. Рахманинова и как-то даже вошедшей в историю Рахманинова. Потом мы познакомились — я пришел поблагодарить за цветы. Это было часов 12 дня, и когда я спросил: «Дома ли Александра Львовна?» (потом мы ее звали Шурочка), — ее муж весело сказал: — «Дома, но она в обмороке, потому что вы пришли». С тех пор у нас завязалась дружба.
Будучи весьма богатыми, они ездили за мной повсюду на мои концерты. Шурочка всячески старалась баловать меня. Она и завещала мне этот портрет, где она изображена со своим первым мужем — пианистом Веригиным. П.П. Кончаловского я встречал, когда жил у А. И. Трояновской в Буграх, в «поместье» Кончаловского. Изредка слышал прекрасный баритон Петра Петровича, напевавшего итальянские каватины во время работы. Помню его и в ложе на своих концертах (кстати, он страшно любил вариации на тему Диабелли Бетховена). В нем были могучесть, богатство, щедрость, легкость, артистизм таланта».
Почти все, что можно увидеть в зале, как и в других комнатах — подарки друзей и почитателей. Два высоких торшера восемнадцатого века — подарок мэра Флоренции. Два глубоких кресла и столик Рихтер привез из Одессы, известно, что они из квартиры некоего доктора Леви, который лечил маленького Святослава.
В холле выставлена редкая афиша первой постановки оперы Бриттена «Поворот винта» на «Декабрьских вечерах» в ГМИИ им. А.С. Пушкина в 1984 году. У этого события довольно длинная предыстория.
Рихтер познакомился с английским композитором Бенджамином Бриттеном в 1963 году и получил от него приглашение на фестиваль в Олдборо. Бриттеновский фестиваль ему очень понравился, и уже в 1964 он сделал свой фестиваль во Франции — «Музыкальные празднества в Турени». На фестиваль, проходивший в средневековом амбаре, к Рихтеру приезжали лучшие европейские музыканты.
В 1980 году Рихтер пригласил в Турень Ирину Александровну Антонову, и она предложила делать музыкальный фестиваль в России — в Пушкинском музее. Они решили, что такой фестиваль должен быть зимней сказкой — так родились «Декабрьские вечера».
Для Рихтера этот фестиваль стал возможностью соединить все свои пристрастия, включая театр, который он очень любил: его отец, музыкант-органист, какое-то время работал в Одесском оперном театре, и Святослав Теофилович фактически вырос в оркестровой яме. Его любовь к балам и маскарадам, которые он так умело устраивал, тоже оттуда, из оперного театра его детства.
В домашней коллекции Рихтера несколько подарков от Пабло Пикассо, в том числе лист из альбома «Кармен» и керамическая тарелка с изображением корриды. Рихтер познакомился с Пикассо в 1960 году. Каким образом французский художник узнал о музыканте, которого в тот момент в капиталистические страны не выпускали, точно неизвестно, но Рихтер получил приглашение на его 80-летие. Это приглашение пробило брешь в стене, отделявшей музыканта от западного мира, и мир, что называется, упал к его ногам.
Первые гастроли Рихтера в США были организованы благодаря стараниям знаменитого Сола Юрока, возившего за океан всех русских звезд двадцатого века, от Анны Павловой до Рудольфа Нуриева. Это были трехмесячные гастроли со сложной программой, и в Соединенных Штатах они произвели фурор.
Рихтер начал рисовать в тот момент, когда у него был сломан палец руки (пришлось вытолкать из привокзального буфета пьяного матроса, который цеплялся к кассирше). Эту идею — рисовать, чтобы не потерять подвижность руки — ему подсказала Анна Ивановна Трояновская, которая была рядом с ним долгие годы. Дочь известного московского врача, она жила на первом этаже старого дома в Скатерном переулке, в той же квартире, где и родилась в 1885 году. До революции вся квартира принадлежала ее отцу, доктору Трояновскому, теперь же она превратилась в коммуналку, в которой ютились одиннадцать семей.
Анна Ивановна опекала Рихтера с сороковых годов. Осенью 1941 года, после того как его учитель Генрих Нейгауз был арестован как этнический немец и отправлен в Свердловск, Рихтер жил у родственников Нейгауза, а занимался на рояле в коммуналке Трояновской. На том самом рояле, который оставил ей Метнер, уезжая из России. Святослав Теофилович занимался на нем более тридцати лет по десять-двенадцать часов в день, сначала потому, что был бездомен, потом — потому, что ему было важно мнения Трояновской о его игре. Он говорил, что к Анне Ивановне мог прийти в любой час дня и ночи, постучав в окошко — условным знаком служил ритм из фантазии «Скиталец» Шуберта.
