ФАКТЫ :
- Автор и ведущий телепрограммы «Мой серебряный шар».
- Главный редактор радио «Культура».
- Переводчик пьес Юджина О’Нила, Эдварда Олби, Сомерсета Моэма, Теннесси Уильямса.
- Автор книг: «От Бродвея немного в сторону»; «А. И. Степанова — актриса Художественного театра»; «Письма. Николай Эрдман. Ангелина Степанова» (составитель и редактор); «Звезды трудной судьбы»; «Театральный дождь»; «Серебряный шар. Преодоление себя. Драмы за сценой»; «Музы и жены»; «Кумиры ХХ века» (в соавторстве с С. Чеботарь); «Женщины, изменившие мир» (в соавторстве с С. Чеботарь) и др.
- Окончил юридический факультет МГУ, кандидат юридических наук.
- Доктор исторических наук.
Так случилось, что последние двадцать лет мы жили с ним по соседству. Он все время был где-то поблизости. Это чувство усиливалось его еженедельным присутствием на телеэкране и ритуальными телефонными звонками мне по утрам, начинавшимися с насмешливого вопроса: «Ну, и что у вас происходит?» Мне, как правило, сообщить было ровным счетом нечего. Зато с Виталием Яковлевичем Вульфом постоянно что-то происходило.
Он знал всех, бывал на всех театральных премьерах и, как правило, находился в эпицентре самых заметных столичных событий. Этот звонок у нас с женой имел кодовое название: «Час Вульфа». Каждый разговор с ним длился не меньше часа. Он редко звонил по делам. Но ему были нужны эмоции. Вообще Вульф был страстным человеком — все-таки он бакинец по рождению и южанин по крови и темпераменту. Любил грузинскую кухню, красное вино, Французскую Ривьеру. Наверное, ему должно было не хватать солнца в его московской квартире, окна которой упирались в задворки высоченных гранитных билдингов Нового Арбата, выросших буквально у нас на глазах за какие-то пять-шесть лет. Он ценил комфорт, но по большому счету ему было все равно, где жить, что перед ним на тарелке или какой там открывается вид.
«Ну да, это твоя studio. Здесь ты работаешь. Но где же ты живешь?» — удивлялись иностранные гости»
Помню его рассказ про драматурга Эдварда Олби, которого он принимал в начале 1980-х в своей тогда совсем тесной квартирке в Волковом переулке. Американец все не мог успокоиться, допытываясь, где же Вульф живет: «Ну, я понимаю, это у тебя studio! Ты тут работаешь, пишешь. А где же твой дом?» Вообразить, что на этих малогабаритных метрах можно не только творить, но и жить, американский классик был явно не в состоянии.
Вульф обладал поразительным свойством всех подлинных русских интеллигентов не замечать будней и быта. Да, для него было важно, как он одет, как выглядит на экране и в жизни. «Ну, выглядел я неплохо. Да?» Тут требовалось безоговорочное подтверждение, иначе настроение у него будет испорчено на целый день. Но жил Вульф другим. Его занимали людские судьбы, он возвращал из небытия великие имена, он рассказывал о событиях сорокалетней давности так, как будто это произошло с ним лично вчера или совсем недавно. Его уникальный дар рассказчика — это нечто большее, чем только способность к table-talk. За ним скрывался нереализованный актерский дар (мечтал же он в юности стать актером!), чувствовалась мхатовская школа, чьим верным поклонником он оставался до самого конца.
Даже заставляя себя казаться надменно ироничным, он совсем не умел быть равнодушным. Отсюда все его разрывы и примирения, его пылкие влюбленности и горестные разочарования. Он бросался в бой по первому сигналу, особенно когда речь шла об ушедших друзьях или забытых кумирах прошлого. Олег Ефремов, Мария Бабанова, Ангелина Степанова, Алла Тарасова, Галина Уланова… Они существовали в его доме не только в виде портретов с дарственными надписями. Они были частью души хозяина дома, его прошлого и настоящего. Именно они создавали неповторимую ауру для всего пространства, изысканно сочиненного Альбиной Назимовой, верным другом последних лет.
Как истинный интеллигент, Вульф умел не замечать будней и быта
Когда Вульф переехал сюда в начале нулевых, в его распоряжении было не так уж много квадратных метров и совсем мало фамильного антиквариата (хозяин никогда ничего не коллекционировал и не собирал, кроме книг). Но в результате получился какой-то очень английский и очень мужской по стилю интерьер, где светло-изумрудный колер стен удачно совпадает с уютной обивкой вольтеровских кресел и черным лаком рояля. Где коктебельские акварели Максимилиана Волошина идеально гармонируют и с книжными стеллажами, и с матовыми абажурами настольных ламп. В этом доме хотелось жить, приходить сюда в гости, сидеть в гостиной или на кухне, чаевничать и слушать, слушать, слушать…
После смерти мамы Вульф жил один, но это не значит, что он был одинок. Рядом с ним всегда были люди, телефон не замолкал ни на минуту, кто-то приходил, кто-то уходил. Он все время сдавал и редактировал рукописи каких-то новых книг, записывал программы на ТВ и радио, давал подробные интервью провинциальным журналистам, караулившим его у подъезда. На восьмом десятке, уже тяжело больной, не имея никакого опыта «руководящей работы», взялся руководить загибавшимся радиоканалом «Культура» и неожиданно вытащил его. Что-то интересное стало происходить и там, по-новому зазвучали прекрасные голоса Людмилы Гурченко, Аллы Демидовой, Татьяны Дорониной. Это все Вульф. Его воля, его энергия, его непобедимое стремление вырваться самому и вырвать тех, кого он любит, из сумерек пенсионерской старости, бедности и забвения. Казалось, что энергия многих великих и совсем безвестных артистов, которым не был дан шанс, как ему, вернуться под свет софитов, питала его, заставляла не сдаваться, держаться до последнего. Он чувствовал себя в ответе за них — живых и мертвых.
И, наверное, секрет многолетней притягательности его «Серебряного шара» в том и заключался, что это был один бесконечный сериал о любви, о мужестве жить, об умении «держать спину» в любых обстоятельствах, скромно, но с достоинством нести свой крест, не стараясь переложить его на чужие плечи. Собственно, Виталий Вульф так жил сам, так он и ушел, захватив только том цветаевских писем в свою последнюю больницу. И первое, что я услышал, переступив порог его палаты: «Как же она его любила!» Последний «час Вульфа» мы провели, жарко обсуждая отношения Марины Цветаевой и Константина Родзевича. И ни слова о болезни, ни одного слова жалобы. «До последнего часа /Обращенным к звезде —/ Уходящая раса, /Спасибо тебе!» Это и про него!
