Томазо Буцци (1900-1981) — эксцентричный архитектор, дизайнер, коллекционер, преподаватель… он был разносторонней личностью. Его часто можно было заметить в высшем обществе, самые знатные особы того времени мечтали стать его клиентами. Буцци был одним из самых продуктивных архитекторов — за свою 60-летнюю карьеру он создал более 500 проектов. Он не только строил новое, но и восстанавливал старое, например, вернул к жизни несколько вилл Андреа Палладио.
Но в какой-то момент Буцци устает от суеты и решает отдалиться. В 1956 году архитектор узнает от знакомого маркиза о монастыре XII века, основанного Франциском Ассизским на границе Тосканы и Умбрии. Он оставался заброшенным уже не первый десяток лет.
Буцци решил создать здесь «идеальный город» — не просто очередной реставрационный проект, а масштабное воплощение его философской идеи. Жест с одной стороны эскапистский — не только из-за образа жизни архитектора, но и из-за того эстетического курса, которого он придерживался. Буцци не принимал рационализм, и поэтому для своей эпохи выглядел несколько анахроничным, ностальгирующим эстетом. Но это только на первый взгляд!
Над Ла Скарцуола архитектор работал последние 20 лет своей жизни, но так и не успел его закончить. Сначала он отреставрировал все, что осталось от монастыря после Второй мировой — здесь он создал библиотеку, мастерские и архив. А на оставшейся территории он начал выстраивать особое концептуальное пространство, которое многие сравнивают с садами Дезер де Ретц и Бомарцо.
Город-сад Ла Скарцуола насыщен аллюзиями и цитатами. Здесь есть миниатюрные языческие храмы, Акрополь, Колизей, даже своя Вавилонская башня — своеобразная панорама человеческой истории, но представленная не в музейно-экспозиционной форме, а как художественная рефлексия, воплощенный мир идей человечества, как слепок всеобщей памяти.
Но самое интересное здесь то, что в соавторы Буцци взял время. Он построил все из туфа, а это, как известно, пористый камень, который довольно быстро разрушается. Здесь, конечно, можно вспомнить все, что мы знаем об эстетике руин, популярной и в эпоху Просвещения, и в эпоху романтизма (и обретающая новые прочтения по сей день). Но для Буцци такое осознанное постепенное разрушение — не просто отсылка к прошлому, а способ придать своей идее вневременное измерение: разрушаясь, все эти постройки возвращаются обратно в мир идей, в мечту, в воображаемое.
Но вернемся к мысли о том, что Буцци вовсе не так анахроничен. «Символика Ла Скарцуолы мне очень нравится, потому что я не отношусь к ней слишком серьезно», — вот что сам архитектор сказал о своем главном проекте. Пышных интерпретаций мы давать не будем, а просто скажем, что свое портфолио из сотен классических проектов он увенчал настоящим постмодернистским жестом. Он не просто процитировал разные периоды истории архитектуры, но сделал это с легкой и невозмутимой улыбкой.
Сейчас дело Буцци продолжает его племянник Марко Солари — он уже много лет по оставшимся рисункам старается воссоздать замысел своего дяди. В каком-то смысле Ла Скарцуола вряд ли может стать завершенной: не только потому, что Буцци не оставил какого-то окончательного плана, сколько потому, что такая целостность противоречит самой идее архитектора.