В начале XX века, еще до Первой мировой, немецкий дизайн балансировал между двумя полюсами: рационализмом и творческой индивидуальностью. «Голос разума» звучал со стороны «Веркбунда» — Немецкого производственного союза: многие его участники во главе с архитектором Германом Мутезиусом (Hermann Muthesius) выступали за индустриализацию и стандартизацию. Противниками этих принципов стали художники нового движения — экспрессионизма: они отдавали главную роль эмоции. На почве этого эстетического конфликта и вырос Баухаус. Впрочем, новая школа не то чтобы пыталась помирить два лагеря — ей самой предстояло пройти путь от одного к другому.
В 1916 году архитектор-модернист Вальтер Гропиус (Walter Gropius), успевший до войны поработать в мастерских Петера Беренса (Peter Behrens) вместе с Ле Корбюзье (Le Corbusier) и Мис ван дер Роэ (Ludwig Mies van der Rohe), предложил правительству объединить два вуза Веймара и в 1919-м был назначен директором нового учебного заведения — школы Баухаус.
В «Доме строительства» (так дословно переводится с немецкого «Баухаус») Гропиус впервые соединил конструирование и производство: все студенты, помимо теории, осваивали работу в мастерских. Преподавательский состав он собрал из экспрессионистов: Клее (Paul Klee), Шлеммер и другие.
Одной из самых заметных фигур того периода Баухауса был швейцарский художник Иоханнес Иттен (Johannes Itten). Заметных во всех смыслах: халат и бритая голова, как у буддийского монаха, дыхательные упражнения и гимнастика на занятиях — в Иттене студенты видели настоящего гуру. Он верил в интуицию и духовность искусства, считал, что композиция создается по законам природы.
Большое значение Иттен уделял цвету, написал книгу «Искусство цвета» и модернизировал цветовой круг. Под влиянием подобных идей Баухаус проработал до 1923 года, когда иттеновские методы окончательно разочаровали Гропиуса: он решил, что пора поворачивать от индивидуального к массовому производству.
На смену Иттену пришли такие преподаватели, как Ласло Мохой-Надь (Laszlo Moholy-Nagy) и Йозеф Альберс (Josef Albers). Примерно тогда же Гропиус познакомился с конструктивистом Эль Лисицким и идеологом группы «De Stijl» Тео ван Дусбургом (Theo van Doesburg), вдохновившись их идеями. Под влиянием нового, более рационального подхода и были созданы главные иконы дизайна Баухауса — строгая лампа Вагенфельда и Юкера с абажуром-куполом, металлический асимметричный чайник Марианны Брандт, чуть позже — кресло B3 Марселя Бройера (Marcel Breuer), которое получит имя «Василий» — оммаж Кандинскому, также преподававшему в Баухаусе.
Впрочем, иттеновские уроки не были забыты, и запомнила их не только школа, но и, увы, ее враги. Малиновый халат Иттена стал красной тряпкой для зарождающегося в Веймаре фашизма: дух творческой свободы, экзотические методы преподавания не могли остаться незамеченными.
Дело было, конечно, не в одном только Иттене: подливали масла в огонь откровенно социалистические настроения, которые царили в Баухаусе и после его ухода. Все это привело к радикальному сокращению финансирования школы и ее переезду в Дессау.
Здесь для школы построили здание по проекту Гропиуса — настоящий архитектурный манифест нового Баухауса: строгие линии, функциональность в каждой детали, отсутствие декора, баланс асимметричных вертикалей и горизонталей, обилие стекла, плоская кровля и слово Bauhaus на фасаде, воспроизведенное лаконичным шрифтом без засечек.
В Дессау окончательно формируется рациональная философия Баухауса — идея о том, что функция определяет форму. А в 1930 году школу возглавил немецкий архитектор Людвиг Мис ван дер Роэ, который сказал знаменитое «Меньше — значит больше» и своими работами в интернациональном стиле, основанном на принципах функционализма, предопределил строгое лицо городской застройки XX века.
В Дессау он руководил Баухаусом всего год, пока национал-социалисты не добрались и сюда, закрыв школу. Ван дер Роэ пытался спасти учебное заведение, переехав в Берлин, но смог продержаться только до 1933-го: под давлением новой власти Баухаус окончательно закрылся и здесь, а преподаватели спешно эмигрировали. Формально это был конец истории, но на самом деле — только начало.
Кстати о лозунгах. Высказывание Мис ван дер Роэ «Less is more» остроумно перефразировал американский архитектор второй половины XX века Роберт Вентури (Robert Venturi): «Less is bore» («Меньше — значит скучно»), — заявил он. Вентури, спроектировавшего Художественный музей Сиэтла, жилой комплекс «Гилд-Хаус» в Филадельфии и еще десятки зданий, называют одним из отцов архитектуры постмодернизма. Так что Баухаус повлиял на важнейшие течения XX века не только напрямую, но и «от противного»: выдающиеся дизайнеры и архитекторы строили свою философию на основе бунта против «слишком скучного» функционализма. То же можно сказать еще об одном постмодернисте — итальянце Этторе Соттсассе (Ettore Sottsass), хулигане от дизайна, основателе группы «Мемфис»: его отец был архитектором-рационалистом, и всю жизнь Соттсасс-младший своими работами — яркими, чувственными, взрывными и порой вопиюще антипрактичными — спорил с идеалами отца и функционализма в целом.
Рациональный подход, строгость форм, эстетизация машинного производства, скупость выразительных средств — с таким багажом преподавательский цвет Баухауса уехал из Германии. Многие сначала перебрались в Лондон — как, например, Марсель Бройер и Вальтер Гропиус. Для Англии это было очень кстати: здесь как раз назрел переход к эстетике модернизма, производители начали уходить от ручного труда и с готовностью перенимали опыт немецких коллег. Пример британского дизайна того времени — мебель из трубчатой стали Practical Equipment Limited.
А в 1937 году немецкие дизайнеры и архитекторы были вынуждены бежать и из Европы — теперь уже в США. Так Вальтер Гропиус и Марсель Бройер, Ласло Мохой-Надь и Мис ван дер Роэ пересадили идеи Баухауса на американскую почву. Все они продолжили в Штатах преподавать. И чтобы оценить, насколько успешно, достаточно вспомнить имена всего нескольких учеников.
Например, Флоренс Нолл (Florence Knoll), которая училась у Мис ван дер Роэ и работала у Брейера и Гропиуса, — соосновательница легендарной Knoll Associates. Флоренс всегда подчеркивала, что на ее стиль сильно повлиял Мис ван дер Роэ.
Компания Knoll приобрела права на производство культовых предметов дизайна Баухауса, которые выпускаются до сих пор: мебель Barcelona и Brno Мис ван дер Роэ, «Василий» Бройера. Кроме этого, в коллекциях Knoll такие иконы дизайна XX века, как стул Diamond Гарри Бертойи (Harry Bertoia), тоже работавшего с Гропиусом, или кресла Tulip и Womb Ээро Сааринена (Eero Saarinen), которому отчасти (но не во всем) был близок интернациональный стиль Мис ван дер Роэ.
После войны идеи Баухауса наконец вернулись и на родину. В 1953 году в Германии была основана Ульмская школа дизайна, ее первым директором стал швейцарский архитектор Макс Билл (Max Bill), выпускник Баухауса. Важный этап истории Ульмской школы — сотрудничество с производителем бытовой техники Braun. Ведущий дизайнер Braun Дитер Рамс (Dieter Rams) совместно с преподавателями школы разрабатывал революционные на тот момент радиоприемники: спроектированные по принципам «хорошего дизайна», с простым и ясным управлением — что сейчас назвали бы user-friendly. Влияние Баухауса, и в частности Мис ван дер Роэ, явно считывается и в лозунге Дитера Рамса: «Меньше, но лучше».
Школа Баухаус закрылась в 1933-м. Но на самом деле это было только начало истории
Новый импульс идеи Баухауса получили в 1970-х. Веселое безумие 1960-х — десятилетия пластика и поп-дизайна с футуристическими экспериментами Вернера Пантона (Verner Panton), Ээро Аарнио (Eero Aarnio), Этторе Соттсасса, Гаэтано Пеше (Gaetano Pesce) — внезапно закончилось, когда в 1973 году случился нефтяной кризис. Стоимость пластмассы, как и производства в целом, резко возросла, и компании столкнулись с новым вызовом. Принципы функционализма вновь стали актуальны — не только с эстетической, но и с экономической точки зрения.
В дизайн вернулись простые формы, строгий геометризм, сдержанные цвета. Характерные предметы в стиле минимализма того времени — графичные светильники Artemide, стулья с крупной перфорацией Omkstack Родни Кинсмана (Rodney Kinsman).
Но, конечно, дизайнеры и архитекторы не то чтобы взяли да и отмотали время на полвека назад: рационалисты 1970-х сказали свое новое слово — хай-тек. Формальная строгость теперь дополнялась «технологичной», индустриальной эстетикой. Хай-тек лежал на стыке модернизма и постмодернизма. С одной стороны, этот стиль напрямую следовал принципам простоты Баухауса, с другой — это была «непростая простота»: подчеркнуто футуристические решения, не отказ от декора, а использование самой структуры в роли декора.
Ключевые фигуры архитектуры хай-тека — англичане Норман Фостер (Norman Foster), Майкл Хопкинс (Michael Scott Hopkins), Ричард Роджерс (Richard Rogers), итальянец Ренцо Пьяно (Renzo Piana). Два последних в соавторстве еще с одним итальянцем Джанфранко Франкини (Gianfranco Franchini) спроектировали одно из первых знаковых сооружений в этом стиле — Центр Жоржа Помпиду в Париже: гигантский стеклянный параллелепипед с вынесенной наружу технической «начинкой» — трубами, лифтами, проводами.
В конце 1960-х, еще до кризиса, когда дизайн был более «расточителен» и стремился не столько к долговечности, сколько к доступности, все громче стала заявлять о себе ИКЕА. В 1968 году шведский мебельный гигант начал использовать в производстве ДСП и изготавливать мебель, которую покупателям предлагалось собрать самостоятельно, что существенно снижало ее стоимость. Низкая цена при хорошем дизайне — одна из главных целей компании до сих пор. И в этом явное сходство с задачами дизайнеров Баухауса, которые стремились делать предметы обихода максимально доступными для людей. Отсюда и формальное сходство: простота, функциональность, геометричность.
Конечно, скандинавский дизайн ИКЕА — более теплый, «человечный», чем классический Баухаус с его машинной эстетикой. Но параллели провести можно — и даже конкретные: взять хотя бы Stacking tables Йозефа Альберса 1927 года — четыре столика разных цветов, которые компактно составляются друг под друга, — и икеевские наборы столов, сделанные по тому же принципу, например Granboda.
Название еще одного гиганта, который умело воспользовался правилами Баухауса, может на первый взгляд прозвучать неожиданно: Apple. Но в истории уже был яркий пример переноса идей 1920-х на дизайн электроники — приемники Braun Дитера Рамса, которые, кстати, интересно внешне сравнить с «яблочными» продуктами, например iPod. Вообще же Стив Джобс (Steve Jobs), проницательно сделавший ставку на дизайн, высказывал идеи, очень близкие Баухаусу: «Стиль управления компанией, дизайн продуктов, реклама — все сводится к одному: нужно быть проще. Реально проще». Об этом же, по сути, сказал главный директор по дизайну Apple Джонатан Айв (Jonathan Ive), рассказывая о разработке одного из компьютеров Power Mac: «Мы хотели избавиться от всего, без чего можно было обойтись».
Баухаус влиял на главные течения XX века не только напрямую, но и «от противного»
Впрочем, наследие Баухауса дожило до наших дней не только в абстрактной форме — оно настолько вещественно, что на нем можно посидеть: несколько топовых брендов продолжают выпускать мебель по дизайну мастеров школы. Помимо Knoll, это, например, Thonet: фабрика производит стулья из гнутых стальных трубок Людвига Мис ван дер Роэ, Марселя Бройера и запатентовавшего кантилеверный стул Марта Стама, дополняя классические версии ремейками в ярких цветах. А британский текстильный бренд Christopher Farr сотрудничает с Фондом Джозефа и Анни Альберс и недавно выпустил коллекцию интерьерных тканей и ковров с принтами по дизайну Анни — выпускницы и преподавательницы Баухауса по ткацкому направлению.
И одним только перевыпуском дело не ограничивается. Новое поколение классиков дизайна напрямую апеллирует к идеям Баухауса. Яркий пример — англичанин Джаспер Моррисон (Jasper Morrison), адепт «новой простоты». Еще студентом Моррисон вдохновлялся Баухаусом и французскими функционалистами — Ле Корбюзье, Эйлин Грей (Eileen Gray). От них он взял идеи чистоты, простоты, удобства и функциональности — это Джаспер называет «супернормальным дизайном».
Таким принципам Моррисон остается верен, проектируя предметы удивительно широкого спектра — от вилок (для Alessi) до ботинок (Camper) и вагонов для ганноверского метро. Но в то же время на дизайнера по-своему повлияли бунтари против функционализма — группа «Мемфис»: он признается, что пример Соттсасса и компании научил его внутренней дизайнерской свободе. Поэтому, возможно, новый рационализм Моррисона уж точно нельзя упрекнуть в скучной подаче. Символично, что в 2017 году ретроспективная выставка Джаспера Моррисона Thingness прошла в берлинском музее «Баухаус-архив».
Чтобы оценить, насколько идеи Баухауса актуальны для дизайна прямо сейчас, стоит хотя бы взглянуть на работы победителей премий «Дизайнер года». В 2016-м на 25-й Интерьерной биеннале в Кортрейке это звание получил бельгиец Винсент ван Дуйсен (Vincent Van Duysen). Его часто называют минималистом, хотя он сам предпочитает термин «эссенционалист» и подчеркивает, что находится в постоянных поисках простоты. Его работы — это касается и архитектуры, и интерьеров, и предметного дизайна — отличаются графичностью, выверенной чистотой линий. Пример явной отсылки к немецкой школе — светильники Infra-Structure для Flos из трубчатого металла в промышленной эстетике — современная интерпретация стиля Баухауса.
Еще одну версию современного минимализма предлагает дизайнер года Maison & Objet 2018 Сесиль Манц (Cecilie Manz). «В основе каждого моего проекта должна лежать внятная, сильная идея или функциональная необходимость», — говорит датчанка, по-баухаусовски отдавая функции одну из главных ролей. Но минимализм Сесиль Манц — явно скандинавский: теплый, с особым уважением к материалам. В портфолио Манц — портативные колонки для B&O Play, пуфы и посуда для Fritz Hansen, столы на стальной основе для Muuto, лаконичные светильники Caravaggio для Lightyears.
Новое поколение дизайнеров все чаще обращается к философии Баухауса
В 2017-м дизайнером года по версии Maison & Object стал француз Пьер Шарпен (Pierre Charpin). Его минимализм другой — «поэтический», с французским акцентом, да и вдохновлялся Шарпен скорее работами соотечественника Ле Корбюзье, впрочем, близкого по духу Баухаусу. Шарпен любит цвет, но подает его очень графично: кушетка Slice для Ligne Roset из цветных модулей-«слайсов», яркие стеклянные вазы Cirva — минималистская эстетика в его работах обретает новое дыхание.
Впрочем, не минимализмом единым. Экспрессионистский период Баухауса не забыт, цветовые эксперименты школы находят отклик и сто лет спустя. Например, молодой российский дизайнер Дарья Зиноватная, обладательница Red Dot Design Award, назвала одну из своих коллекций Itten: ее вдохновила идея Иоханнеса Иттена о том, что «цвет наделяет объект формой и душой».
Что дальше? Буквально недавно, в январе, на Maison & Object 2019 объявили очередного дизайнера года: им стал Себастьян Херкнер (Sebastian Herkner). Немец уже успел поработать с Moroso, ClassiCon, Gervasoni, Thonet. Для последней Херкнер в прошлом году спроектировал стул 118.
По замыслу дизайнера, он отсылает к «венскому стулу» 214 Михаэля Тонета, а еще — к «франкфуртскому стулу», модели из знаменитой франкфуртской кухни Маргарете Шютте-Лихоцки 1926 года, спроектированной в духе функционализма того времени.
Разрабатывая модель 118, Себастьян Херкнер обратился еще к одному моменту истории — выставке Der Stuhl 1929 года во Франкфурте: как поясняет сам автор, тогда, в эпоху Баухауса, участники выставки и дизайнеры в целом были в активном поиске «нового стула», который отвечал бы требованиям изменившегося быта и ритма жизни. В общем-то, вечный для дизайна вопрос.
текст: Ольга Походзей